Брюхо Петербурга. Очерки столичной жизни

Карусели с зыбками вертятся наподобие крыльев ветряных мельниц. В каждую зыбку помещается по два человека; за удовольствие взимается по 3–5 копеек с персоны. Чтобы во время качания кто-нибудь не вылетел из зыбки, дверцы ее запираются на задвижку.

Снеговые горы устраиваются одна против другой, так что, скатившись с одной горы, тотчас можно подняться на другую и начинать удовольствие снова. По обеим сторонам раската насажены елки. Масленица наступила, и балаганных дел мастера приготовились. Нигде в России не бывает такого шумного разгула, как на масленой неделе в Петербурге. Занятый тяжелой трудовою деятельностью, фабричный и мастеровой народ в своей повседневной жизни редко показывается на улицах столицы. Зато на масленой неделе, когда работы на фабриках и заводах приостанавливаются, рабочие на время свободны, – они слоняются по улицам и площадям, чтобы «разгуляться». Из окрестностей Петербурга приезжают десятки тысяч чухон: низкорослые выносливые лошаденки, запряженные в маленькие санки, то и дело шмыгают по улицам столицы, побрякивая бубенчиками и колокольчиками; впереди саней сидит чухонец, в полушубке, с трубкой во рту и с хлыстом в руке. На сиденье саней накинут коврик, сшитый из разноцветных лоскутьев руками трудолюбивой чухонки.

Петрушка-зазывала

Принаряженные и приглаженные, по тротуарам двигаются сплошные массы серого люда, направляющегося на Марсово поле.

– Вейка, на горы!

– Ридцать копеек!

– Вейка, на балаганы!

– Ридцать копеек!

Горячий сбитень на праздниках

На площади пестреет тысячеголовая толпа. Десятки медных труб и турецких барабанов фальшиво наигрывают общеизвестные русские песни. Там и сям заливаются шарманщики, раздаются деревенские песни. Сплошными рядами раскинуты холщовые шатры, где разносчики бойко торгуют вяземскими пряниками и кедровыми орехами. На столах стоят феноменальные самовары, вызывающие удивление прохожих: это – сбитенщики с горячим сбитнем.

– Сбитень горячий! Сбитень!

У входов в балаганы – длинные хвосты публики, нетерпеливо ожидающей начала представления. Для наблюдения за порядком возле балаганов стоят верховые жандармы, приказывающие публике «честью осадить назад».

– Не стоять на дороге!

– Эй, проходи, проходи дальше!

В продолжение восьмичасовой игры, от 12 до 8 часов вечера, балаганы успевают дать от 8 до 10 и даже 14 представлений. Таким образом, за масленую неделю балаган дает от 80 до 100 представлений. За это время в каждом балагане перебывает от 50 000 до 100 000 посетителей.

В первые дни артисты играют робко, а потом, когда войдут в роль, игра идет как по маслу: успевай только подымать и опускать занавес. Едва отопрут двери балагана, толпа бросается стремглав, чтобы занять получше места, народ ломится, теснит друг друга, кое-где раздаются крики о помощи. Во время представления простонародье грызет подсолнухи и кедровые орехи.

Мастеровые, горничные и кухарки – большие охотники покататься на каруселях. Любители сильных ощущений качаются до тех пор, пока не появится головокружение. При каждом взмахе люльки кверху, на воздух, раздаются крики и взвизгивания прекрасного пола.

Чтобы вертельщики вертели поскорей, их ободряют обещанием на чай.

– Верти шибче, ребята!

– Нажаривай посильнее!

– Приналяг еще, еще! Ну! Ну!

– Здорово!

– Молодцы, ребята!

На каруселях деревенские молодухи распевают сентиментальные песни. Около одной из каруселей толпа зевак глазела на какую-то новгородскую девку, которая вот уже с полчаса как забавляет незатейливых слушателей своим пением. Хозяин карусели позволил ей качаться даром, в тех видах, что она привлекает публику.

– Ишь ты, как заливается!

– Соловей в клетке!

– …Вспомни, радость – мой,
Где гуляли мы с тобой.
Где гуляли, цветы рвали,
В Разумовском во саду,
Мяли шелкову траву! —

напевала девка.

На другой карусели обращал на себя внимание рожечник, наигрывающий на рожке пастушеские мотивы.

– Пастух какой в Питере появился!

– Из Костромы, должно быть!

– Вре! Это – ярославец!

– Ярославцы – песенники! Ярославцы – красавцы!

– Костромичи – козу сквозь забор пряниками кормили!

– А пошехонцы в трех соснах заблудились!.. – спорили между собою мужики.

– Веревью! веревью!
Веревьюшки, вьюшки, вьюшки —
На барышне башмачки!
Сафьяновые! —

под аккомпанемент шарманки напевала девочка лет семи.

Старик шарманщик, одетый в потертое, выгоревшее на солнце пальто, в старую порыжелую от времени войлочную шляпу, наигрывал на шарманке. Вокруг стояла толпа любопытных, не столько слушавшая музыку, сколько глазевшая на юную певицу. По временам,

в промежутке между пением, девочка подносила озябшие руки к губам, чтобы согреть их своим дыханием.

– Ишь ты, какая певунья!

– Пташка голосистая!

– Мала птичка, да коготок остер!

– Нужда – скачет, нужда – пляшет, нужда – песенки поет!

Публика возле балагана

Зазывала

Гулянье на Марсовом поле