Брюс. Дорогами Петра Великого

Брюса отпустили, и скоро в ответ на разнобойную турецкую пальбу раздались чёткие залпы русских батарей. Всё вокруг снова затянулось пороховым дымом. Под эту перестрелку генеральская консилия заседала недолго. Решено было немедля послать к визирю письмо и предложить ему учинить штильштан, сиречь перемирие, а затем, даст Бог, и общий мир заключить.

— А ежели визирь откажет в том мире? — вкрадчиво спросил генерал Янус. — Ведь чего ему мириться, если мои драгуны насчитали у турок четыреста пушек на батареях. В таком случае, ваше величество, у нас не будет выбора!

Все поняли, что Янус намекает на неизбежную капитуляцию. Многие генералы-немцы согласно закудахтали. И здесь бомбой взорвался Михайло Голицын.

— Нет выбора, говоришь!? — Голицын столь грозно пошёл на немца, что тот решил, что его сейчас ударят, и спрятался в угол. — Врёшь! Есть выбор, который вечор ещё упустили! Атаковать и пробиться сквозь вражескую силу, как честным и храбрым воинам надлежит! Тогда, глядишь, сегодня же будем в неприятельском лагере! Только для этого... — суровым взглядом князь Михайло обвёл лица генералов и министров, — надобно все лишние обозы сжечь, а фрейлин и генеральш посадить на коней! Пусть стоят в резерве!

Поднялся общий шум. Но напрасно Голицын с надеждой смотрел на царя, тот отвернулся. Немецкая партия, поддержанная Екатериной и Шафировым, на том совете взяла верх, и решено было немедля отправить к визирю парламентёра.

— Ну, а коли визирь мира не примет, то и впрямь выведем все войска и будем пробиваться вдоль Прута. Борис Петрович, распорядись сжечь лишние обозы! — Отдав приказ, Пётр вышел из палатки. Михайло Голицын, махнув рукой, последовал за царём. Он на сём совете остался один при мнении, что можно атаковать и разбить турок. А ведь, как сейчас в том согласны многие историки, утверждал чистую правду. В турецком воинстве царило в эти утренние часы великое смятение и зрел мятеж. Началось с того, что когда турецкая тяжёлая артиллерия открыла огонь, то сразу обнаружились сильные недолёты. Все же попытки подвинуть свои батареи поближе к русским окопам вызывали столь меткий ответный огонь, что турецкие пушкари снова откатывали свои орудия назад.

— Стреляют-то они на излёте, только баб в обозе пугают! — насмешливо заметил Голицын приседавшему при каждом залпе турецких пушек Шафирову, явившемуся в первую линию, дабы проводить парламентёра.

Великий визирь тоже видел в подзорную трубу недолёты, но оказалось, что его янычары узрели эту бесплодную стрельбу простым оком. Потому, когда везир приказал янычарам снова идти в атаку, среди воинов Аллаха прокатился негодующий гул, а затем из задних рядов закричали Юсуп-паше, привёзшему приказ визиря:

— Шайтан его возьми, твоего визиря! За что он нас приказал послать на верную смерть? Ведь наши пушки бьют попусту и всё одно не достают русских окопов!

Юсуп-паша повелел было бунчужному паше схватить крикунов, но тут войско его вдруг сломало строй, и Юсуп со всех сторон был окружён толпой разгневанных янычар. Многие из них выхватили ятаганы и кинжалы, крича своему предводителю:

— Пусть визирь сам идёт в атаку! У нас вчера каждый третий воин был убит или ранен! Отрубим голову трусливому шакалу! Привык прятаться за наши спины!

А выступивший вперёд здоровенный молотобоец Казим (искавший в сём походе новую жену) смело взял под уздцы лошадь Юсуп-паши и громко сказал:

— Иди и скажи своему визирю, что мы не хотим умирать за шведского короля! Нам известно, что у визиря есть фирман султана, разрешающий ему заключить с царём мир!

— Якши! — бессильно склонил голову Юсуп. — Я передам визирю ваши угрозы!

Он с трудом выбрался из толпы янычар и во всю прыть понёсся к ставке визиря.

— Они отказываются идти в атаку, о мой визирь! — прохрипел Юсуп, соскакивая с лошади. — Боюсь, в рядах янычар после вчерашнего побоища проснулся великий гнев!

Балтаджи Мехмед был мудр и не стал кричать на Юсуп-пашу. Он хорошо ведал, что такое великий гнев янычар. Во время такого гнева многие визири теряли головы, а султаны троны. Всем в турецком воинстве был памятен недавний страшный мятеж в 1703 году, когда седергесты возвели на трон нынешнего султана Ахмеда, а его царственного брата бросили в темницу. И Балтаджи Мехмед хорошо помнил, что мятеж тот стоил головы знатному и великому визирю Кюпрюлю, семейство которого почти сто лет правило Великой Портой.

Поэтому визирь устало махнул рукой Юсупу и молвил спокойно:

— Иди и успокой их сердца. Они не пойдут сегодня в атаку. Вчера они и так хорошо пострадали во имя Аллаха. Двадцать тысяч убитых и раненых, двадцать тысяч! Да это и впрямь боле трети моих неустрашимых!

Подступившие к везиру Понятовский и Шпарр посоветовали рыть апроши, чтобы подвинуть пушки поближе к русскому лагерю и приступить к правильной осаде.