Брюс. Дорогами Петра Великого

— Вы думаете, что русские будут сидеть за своими рогатками, как кролики, пока голод не принудит их сдаться? — сердито спросил визирь. — Разве вы не видите этот огромный огонь посредине их лагеря? Уверен, они сжигают всё лишнее, чтобы сегодня же прорваться через наши линии. А мои янычары не хотят сражаться!

— Но есть конница, ваши несравненные спаги и татары! — попробовал было спорить Понятовский.

— Мои спаги уже раз отступили перед пехотой русских, а татары Девлет-Гирея просто разбойники, способные только грабить обозы... И зачем только я согласился воевать ради шведского короля! — вырвалось у визиря.

В эту минуту прискакал отряд спагов, доставивший русского парламентёра. Бравый преображенец Шепелев спрыгнул с лошади и выпрямился перед визирем во весь свой могучий рост.

— Фельдмаршал Шереметев предлагает вам учинить штильштан и начать переговоры о мире!

Кегая-бей, знавший русский язык, перевёл для визиря слова, и Балтаджи Мехмед стал снова важным и невозмутимым. Молчаливым жестом он указал Шепелеву на вход в свой роскошный шатёр.

Из русского лагеря ясно видели, что Шепелева перехватили не татары, а спаги и поскакали с ним к холму, где, по всей видимости, находилась ставка визиря: оттуда беспрерывно мчались гонцы, там стояли и самые богатые шатры турок. Однако, хотя русский посланец явно попал по прямому назначению, поначалу ничего в действиях турок не изменилось: они по-прежнему рыли окопы, а пушки даже усилили огонь.

Пётр собрал последний военный совет. Царь был угрюм и сразу согласился с Голицыным: «Лучше и нам всем погибнуть, чем сложить оружие!»

— Пойдём в атаку, прорвёмся и двинемся на север подле Прута! Лишние ядра закопать, тяжёлую артиллерию с обрыва в реку, наварить и напечь конского мяса в поход. Гвардия пойдёт впереди!

Генералы, приглашённые на тот совет (Михайло Голицын, Репнин, Вейде, Долгорукий, фельдмаршал Шереметев и канцлер Головкин), согласно скрепили решение Петра своими подписями. Януса на тот совет даже не звали.

Пока полки выходили из лагеря и строились, к визирю был послан ещё один гонец с письмом от фельдмаршала. Письмо было даже не просьбой о перемирии, а открытой угрозой: ежели визирь не даст немедленного ответа, русские войска атакуют по всей линии.

Голицын уже разворачивал гвардию в батальонные колонны, помещая меж них орудия и строя тем подвижные крепости, когда из турецких рядов вылетел всадник, размахивая белым пакетом.

— Да это же Петька Шепелев! Не дал-таки мне, шельмец, атаковать турка! Упустили мы из рук верную викторию! — сердито сказал Голицын Шафирову.

— Теперь настал мой час, князюшка! — ласково пропел Шафиров. — Когда смолкают пушки, начинают говорить дипломаты!

И, словно услышав его, турецкие пушки и впрямь умолкли, и над мутным Прутом повисла удивительная после четырёхдневной канонады небывалая тишина.

* * *

Карл XII назвал эту войну османов с царём Петром Божьим провидением, призванным покарать Россию и спасти Швецию. Казалось, фортуна повернулась снова ликом к своему любимцу. Вдохновлённый известием о сборе под Адрианополем двухсоттысячной турецкой армии, король собственноручно разработал план военных действий для войск турок и их союзников. По этому плану турецкая армия через Молдавию должна была войти в Польшу. На соединение с ней из Померании должен был выступить двадцатитысячный корпус прославленного своими недавними победами над датчанами генерала Стенбока. Соединившись у стен Варшавы, армии совместно должны были низложить и изгнать из Польши короля Августа и вернуть на престол Станислава Лещинского. Затем соединённая шведско-турецко-польская армия, уже во главе с самим Карлом XII, должна была двинуться на Москву.

Жадный до воинской славы, Балтаджи Мехмед знал, что он воюет не по своему, а по королевскому плану и когда янычары кричат, что проливают в этой войне кровь ради шведского интереса, то кричат они правду. Отсюда во многом шло упрямое нежелание визиря внимать советам шведского генерала Шпарра во время атаки и его скорое согласие на перемирие.