Брижит Бардо. Две жизни

Правда, она не пожелала давать себя в обиду и высказала все, что думает по этому поводу. И тут замысел правительства сработал против его же создателей. То, что могло стать не более чем иллюстрацией и в общем-то проходным материалом, в один момент обернулось сенсацией, тотчас привлекшей к себе всеобщее внимание. То была уже не просто Брижит и ее котики, то была Бардо против Канады. Пока команда ее самолета была вынуждена биться лбом об стенку, доказывая местным чинушам, что имеет право на посадку, Брижит решила дождаться их и сняла себе жилье, переехав в единственный на всю деревню дом, в котором имелась кровать.

К этому времени счет убитым котикам дошел до пятидесяти тысяч.

Казалось, еще немного и Брижит одержит победу — как оказалось, все летные документы были в полном порядке, — но тут ей все испортила погода. На протяжении последующих трех дней Бардо пришлось томиться бездельем, а вокруг бушевала снежная буря.

Правда, она использовала это время, чтобы договориться с промысловиками. Если они согласятся прекратить бойню, Брижит поможет наладить в их местности производство искусственного меха, то есть создаст новые рабочие места. Более того, она согласна позволить им, в целях рекламы их продукции, совершенно бесплатно пользоваться ее именем.

В ответ на свои предложения Бардо услышала лишь презрительные насмешки. По мнению охотников, ее меньше всего заботило их благоденствие и своими действиями она просто надеялась заработать себе лишние очки.

Брижит дала им резкую отповедь: «Я не из тех, кто набивает себе цену. У меня в голове не укладывается, как они только могут говорить подобные вещи». Увы, к ней никто не прислушался.

Как только погода прояснилась, Брижит села в вертолет и приготовилась преодолеть последние 90 миль. И снова удача отвернулась от нее. Машина угодила в снежную бурю, видимость упала ниже допустимого предела, ну а поскольку их болтало ветром из стороны в сторону, пилоту ничего не оставалось, как повернуть обратно.

Бардо возвратилась в Блан-Саблон в слезах и подавленном настроении.

«Лед стал красным от крови. Я видела это с самолета — на многие мили вокруг он был обагрен кровью. Куда ни глянь — повсюду валялись трупики. Их убивают железными крючьями, этих крошечных двухнедельных детенышей, эти беззащитные комочки меха, такие теплые и очаровательные. С них тут же на месте сдирают шкуру, и можно видеть, как посреди этой кровавой массы все еще бьются их крошечные сердечки».

И хотя сама Брижит так и не добралась до места побоища — ей так и не довелось броситься между котиком и охотником, подобно тому, как поступали многие из протестующих, — ей все-таки удалось сфотографироваться с несколькими детенышами. Она ложилась рядом с ними на лед, прижимаясь к ним лицом, и эти снимки впоследствии стали символизировать отказ человечества от истребления котиков.

Правительство Трюдо и охотники-эскимосы, однако, оставались при своем мнении, не упуская случая напомнить миру, что, дескать, есть одна немолодая актриса, которая с горя занимается саморекламой.

Через пару дней Брижит возвратилась в Париж, готовая выступить с предупреждением для канадцев. «Мне все равно, что про меня говорят. На следующий год я сделаю то же самое».

Тогда же в кровавом побоище было уничтожено 170 тысяч детенышей котиков.

Брижит не желала сдаваться и при первой же возможности заводила речь об истреблении этих животных, не давая общественному мнению успокоиться. Она обратилась с петицией к правительству Франции и, можно сказать, постоянно держала Трюдо и его правительство на крючке. В конце года она вновь обратилась с письмом к канадскому премьер-министру, напомнив ему в который раз о том зверстве, которое он, судя по всему, готов поощрять и дальше.

В январе 1978 года Брижит перенесла свою битву в Совет Европы и даже лично отправилась в Страсбург выступить в поддержку предложения наложить двухлетний запрет на промысел гренландских котиков — являясь частью Дании, Гренландия попадала под юрисдикцию Общего Рынка, — а также установить квоты, резко сокращавшие число убитых животных.

Датские и норвежские парламентарии пробовали защитить свою позицию, начав с того, что Бардо-де явилась на заседание в неприличном виде. На ней был свитер, юбка и сапоги, однако по выступлениям скандинавов можно было предположить — кто их знает, какие там у них традиции и представления о том, в каком виде полагается являться на парламентские заседания, — будто ей следовало явиться сюда не иначе, как в вечернем платье, тиаре и на высоких каблуках.

Далее, они обрушили на Бардо обвинения в том, будто она намеренно превратила сессию парламента в цирк, притащив вслед за собой огромные толпы. Как ни прискорбно, но не нашлось никого, кто напомнил бы скандинавским делегатам, что ни появись она здесь, они бы и дальше прозябали в полной, хотя и довольно, комфортабельной, безвестности.

Во время пресс-конференции Бардо охарактеризовала предложения в законодательстве как шаг на пути к достижению цели, однако, по ее мнению, настоящая борьба только разворачивалась.