- Вследствие невежества и неразвитости людей, по сильному подражанию предкам.
На этом месте Евтихию опять удалось завязать спор, подержаться на высоте книжных знаний перед другими и опять ниспуститься победителем.
Однако благочинный, лукаво улыбаясь и оговорившись, что говорит не для дьяконского писанья, не спустил Евтихию:
- Отцы святые, замечу нечто. Одного я увещевал; с ним по три дня мы сходились, на четвертый сказал он мне: «Все это я знаю давно, все это вижу. Да спрошу вас, батюшка: если бы вы когда сами убедились, что вера ваша не права, согласились бы ее переменить? Я родился в расколе, воспитан в нем, родители меня благословили остаться в вере предков». Сколь пропитан сознанием! А молодой человек довольно умный, начитан и богатый.
Среди общего молчания и после общих вздохов благочинный диктовал:
- Характер его - держаться старых обрядов, а не доверять учению церкви.
- Хорошо бы тут про Антихриста теперь упомянуть, - улыбаясь, пробасил Разумник.
- А ты сам вот и скажи, как надо.
Разумник застыдился и промолчал. Его выручил Корнилий:
- Повремените мало. Это, впрочем, не ради дьякона. Скажу об Антихристе. Кончили в городе работу беличью. У рабочих самовар - первое утешение, и без чайного пития не шьется, не порется. Артельный самовар в мастерской остался: взять бы его хозяевам да и спрятать. А хозяева-то оба по филипповскому согласу живут: два брата и на два дома. Самовар - ни один в дом свой не приемлет. Хотели даже выкинуть: поняли самовар за Антихриста (один брат так его и называл). Не пожелали допустить, чтобы царствовали у них вдруг оба Антихриста - духовный и чувственный. Хотели довольствоваться одним, однако отдумали: ребята-то опять-де воротятся белку кроить. Поэтому-то чувственный медный «Антихрист» и остался у них царствовать вместе с духовным, кажется, навсегда.
- Вот теперь вы, отец Евтихий, благоволите о духовном сказать.
Евтихий диктовал:
- По лжеучению филипповщины, которым все они пропитаны, смотрят на всякую власть и на православное население как на слуг Антихристова царствия, каковых всех неминуемая участь, по убеждению их, вечная погибель.
- Вот тут «аминь»-то как раз приличествует, сам выскочил. Теперь вопросим мнения матушки Евпраксии.
- Пожалуйте-тко! - откуда ни взялся ее мягкий голос и мягкие белые руки, шевелившие тарелками и ложками.
- Вот, отцы, и предлагаемое!
- Однако о бегунах-то ничего и не выразили, - заметил Корнилий, подбирая правый рукав рясы, чтобы налить настойки и не уронить спопутных рюмок.
- Ну, да надо так говорить! - заметил Агафоник, следя глазами за матушкой, разливавшей горячую лапшу, которая визгливо шипела по щелям и ямочкам надтреснутых и подержанных тарелок.
- Раскольничий дух над православным преобладает.
- А ослабевает ли?
- Но действие этого духа еще глубоко таится. Уловлять народ удобно. Без затруднений учители скрытников достигают своих целей.
- Выдько, дьякон, припиши! - обратился благочинный к послушному секретарю, смиренно сидевшему на кончике стула и на самом краю стола.
- Про странников я бы полагал... - начал было Агафоник, но Евтихий быстро и внезапно перебил:
- Не полагайте - надо изложить всю истину.
- Что касается до. - стал было продолжать диктовать Агафоник, но Евтихий не уступал:
- Не «касается», зачем, касается? Вот позвольте!
- Как?
- Умолчите, батюшко!
- Не приличествовало бы мне перед юным возрастом. - возвышая голос, продолжал было Агафоник, но удержан был благочинным, на этот раз буквально исполнившим свою обязанность, предложив Евтихию выразить то письменно, что хотел словесно.
Дьякон потом записал нижеследующее: «Самые состоятельные, а следовательно, и самые влиятельные жители приходов, частию по корыстным видам, а частию по сочувствию к странничеству, сделались пристанодержателями бродяг-странников и через то открыли широкое поле для распространения в приходах учения страннической секты».
Решив по возвращении в дом собрать цифровые сведения о количестве «находящихся в безвестном сходе», гости благочинного с большим усердием принялись за трапезу.
- В сети сей, юже скрыша, увязе нога их, - добавил ученый Евтихий уже для себя, а не для дьякона и тем порешил вопрос и окончил разговор.
За обедом разговаривали уже о житейских интересах: про консисторского секретаря, державшего в руках уже третьего владыку. Вспоминали случаи находчивых прицепок для немилостивых поборов протодьякона.
Вспоминали изречения и замечания самого владыки во время объездов им епархии, поговорили о губернских соборных протоиереях и о самом старейшем и находчивом острослове, не уступавшем ни в чем невзлюбившему его нынешнему архипастырю.
Все, одним словом, выговорилось и протолковалось по чину и по обычаю при таких веселых и редких съездах. Весело и говорливо досиживали гости день у благочинного, и пошутили и попели, начав с заветной хоровой песни, сочиненной митрополитом Платоном, «Среди самых юных лет» и кончая «Среди игры, среди забав, среди благополучных дней».
Глава II