Бродячая Русь Христа ради

Помета на полях, надписанная самим владыкой, заключала в себе следующее: «Не леностного равнодушия, но отечески пастырского тщания ожидаю от служителей храма в сем деле, в коем едва ли благовременно будет творить дело Господне с небрежением».

Когда благочинный кончил, все привстали и подошли смотреть на указ не из желания удостовериться в подлинности его, а из любопытства полюбоваться на архиерейский почерк: не отразилось ли на нем гневного состояния духа писавшего владыки?

Поднимались, впрочем, напрасно: мертвые, коротенькие, круглые буквы, более похожие на точки, походили как две капли воды на обыкновенный почерк всех учившихся в семинариях, успевших переписать не одну сотню тетрадей, «из расчета, при дороговизне и недостатке бумаги», мелким бисерным почерком. Все нашли сходство архиерейского почерка со своим, исключая Корнилия, у которого старческие руки давно обмозолились и заскорузли при сохе и на косе и не совсем повиновались ему по старости лет, лежавших на его плечах шестым десятком.

- Благоволите же, святые отцы, преподать свои суждения и мнения, -заторопился непоседливый благочинный, когда все опять разместились.

- Умозрительно или на основании опытных наблюдений? - сунулся было Евтихий, но был остановлен Корнилием, сумевшим обратить на себя внимание всех заявлением готовности говорить, выразившейся тем, что он откашлялся и оперся руками на круглые, полные колена и поднял голову.

- Не устоять нам в тайне нашей: все видят и знают, что приходы нашего благочиния рассеяны в самом ядре раскольничьих злоучений. Не скроем и того, что плевелы его растут и опутывают невежественные умы, как сетями, уловляя...

На этом месте, отвыкший говорить по-ученому, Корнилий замялся было, и Евтихий, заметив слабое место, всполохнулся всем телом, чтобы кинуться в атаку, но старик нашелся и опять опередил:

- От церкви Божией стал народ отбежен, и храмы стоят впусте: молись ты о мире всем, а о своей веси хоть и не упоминай.

Легкая улыбка, пробежавшая по лицу Корнилия, передалась и всем другим и окончательно победила и угомонила Евтихия.

Улыбка поощрила докладчика.

- Право, святые отцы, гляжу я когда в окно, и идут мимо бабы, согрешу, подумаю: коли нет, мол, тут апостола, грядущего на проповедь, так уже два попа, наверное, есть, а третий - уставщица. Месит, мол, она тесто-то для хлебов, а сама сердится и думает: постой-де, косой черт, ты меня уловил на сугобой аллилуйи, а я вот, когда опять собрание будет, загну тебе вопрос о пятницах: отчего, мол, избавлен будеши, аще постишься пред Косьмой и Демьяном, бессребрениках Господних. Право, ей-ей!

Батюшки вслух засмеялись.

- Слепой слепого водит, а плевелы лжеучений растут. Развелось этих наставников такое множество, что я вот в храме-то Божием, кроме своей просвиренки, никого уже и не вижу. Да и у других то же самое! Этого всего не скроешь хоть бы и пред лицом самого владыки: как устоим прямо стрегущего безгласны?

- Не укоризненно ли будет извещать о том владыку письменно. Не умолчать ли? - подал мнение благочинный.

- Зачем? Не умолим никогда, а по тропарю этому скажем: кто же нас избавит от стольких бед, кто же и сохранит? Вот, вопросите отца Разумника, у него-де весь приход православный. Отец Разумник, много ли нынче исповедовал-то?

- Человек с двадцать было, - пробасил Разумник и тряхнул головой.

- А ко святому причащению сколько из них удостоил?

- Да двое пришло, и то бабы.

- Вот каково счастье его и в православном приходе! Как у тебя они крестятся-то?

- Теперь все стали креститься полной ладонью, раскольничьим крестом, и те, что года три назад моли-вались нашим.

- Ну, теперь я от себя скажу. Прислушайтесь-ко, святые отцы, к делу нашему слова мои будут пригодны. У меня в приходе богач-от заводчик наш Разграбленой пропал.

Вопросительные, недоумевающие взгляды слушателей обратились к рассказчику.

- Пропал он в одну ночь и семью покинул (а в семье 8 душ, и все - отроки). Кланялась жена со свекровью и его благородию, господину нашему становому приставу. Искал он - не нашел. Кручинилась и богатым, и сильным мира нашего: скорбели все, разыскивали, но и они не обрели. Год истек - нет Ивана Семеныча. И на лес подумывали - не заблудился ли? И на реку подозрение клали - не утонул ли? Пришло на свекровь, на почтенную старицу, наитие: сем-ко обращусь с прошением к Тихонычу Конокрадову. Силен он у нас, больше губернатора в нем силы...

- Филипповского согласия! - заметил кто-то.