Бродячая Русь Христа ради

- Во всех кругах все слепые поют, ребята только подпевают, и то кое-как и нехотя. Ни один из них не умеет сказать целой «старины», полной «былины». И между стариками настоящие стали пропадать, изводятся: на исторические сказания надо искать знатоков днем с огнем. Мудреное дело -уберечься, хотя сам народ бережет, хоронит и любит, да пришла какая-то моровая язва, запечатавшая язык и затемнившая память (и это не очень давнее время).

Зато остальное остается по-прежнему: немудрено и теперь, как и встарь было, навек сделаться слепым. Семь-восемь месяцев житья в темной избе и крутые переходы из нее на белы снеги. Зимой в избе лучина светит, дымит и чадит и едкой струей горячего дыма прямо бьет в глаза, наклоненные над мелкой работой, чтобы ближе и светлее видеть. Летом можно бревна пилить - опилками глаза порошить. Нет-нет да и перепадет малая крупица в больной глаз, а не удастся - можно и у овина набежать на беду, когда веют обмолоченное зерно от острой и крепкой шелухи. Больной глаз вытирают грязной холщовой тряпкой, какая первая попадется под руку, а водой мыть нельзя - хуже прикинется. Знающему лекарю из ученых показать тоже нельзя - хуже будет. Подает совет знахарь темными непонятными нашептами и велит искать сухой дождевик и пылит в открытые глаза коричневой мелкой пылью его. Хорошо еще, если посоветуют мочить какой-нибудь звериной кровью: прикажут живого крота достать и велят задавить его своими руками. А дождевик растет только летом, кроты роют землю также в теплое время; жди этого последнего средства с его призрачным спасением, когда земля отойдет и соберется родить поганый гриб или начнут кроты обратное свое переселение с изрытых и объеденных мест на свежие и сытые. Тем временем оба глаза закрылись и белый свет совсем потемнел. Где не пропадало у темного и бедного русского человека! Таков ему и закон на роду написан. А выход один - на монастырский двор да на базарную и ярмарочную площадь.

Попробуем найти утешение хоть в этой картине, которую рисует теперь монастырский двор с кругами распевающих слепых под колокольный звон и под говор намолившегося народа, который тут же, кстати, продает и покупает.

Этот большой колокол, на котором вычеканено имя Бориса Годунова, эти стрельчатые окна и кое-где сохранившаяся в них слюда, эти бойницы и стены с длинными и узкими отверстиями, выстроенными в те времена, когда еще стреляли из пищалей и обливали врагов кипятком и варом, - все это так согласно отвечало и напеву, и самым словам стихарей слепцов, так пристало и так вместе с ними красиво и понятно!

На базарных площадях те же слепые кажутся заурядными промышленными людьми, которые потому и поют усердно, что хотят получить за то деньги. Под монастырскими стенами эта же слепая нищая братия кажется чем-то священным и, во всяком случае, как бы продолжением и дополнением того, что навеяно церковной службой под тяжелыми громадными сводами перед высочайшим иконостасом. Ватага слепых - остаток самой отдаленной старины, когда не только не умели класть каменных стен и стрелять из пищалей, но и деревянные стены рубили тупым топором, а про монастыри и Божии церкви совсем не слыхали. Ватаги слепцов - явление на Руси самое древнее, и притом такое, которое народ бережно уберег про себя до наших дней во всей неприкосновенности, чистоте и цельности.

С самых языческих времен лучше и удобнее пристроить их не успели и не умели. Прадедовское наследство безраздельно остается на общем мирском попечении.

VI

Еще в высоком тереме ласкового князя Владимира появлялись за один раз сорок калик со каликою и на почетных пирах получали большое место.

Все это знают и могут услышать от наших слепцов, распевающих про своих древних братий, что они

Становились все во единый круг,
Клюки-посохи в землю потыкали,
А и сумочки повесили,
Закричали калики зычным голосом.

Можно услышать, что могучие богатыри каличьим промыслом и нарядом не гнушалися, одеваясь, как щеголь и волокита Алеша Попович, в лапотки семи шелков, подковыренные чистым серебром, надевали подсумок черна бархата, на головушку - шапку земли греческой, на плечи - шубу соболиную долгополую. И не только не гнушались, но и за великую честь ставили под видом калики выходить на великие богатырские подвиги, как Михаил Поток Иванович и матерой мужик Илья Муромец, когда шел из Мурома в Киев по такой дороге, по которой никто не прохаживал и не проезживал. Только шел-прошел калика прохожая, прохожая калика волочальная: муница на нем сорочинская, шляпа земли греческой.

Не одними рассказами о своих молодецких похождениях киевского князя они тешили, а утешали его и богатырскими подвигами. Каликой сходил Илья Муромец в самый Царьград, когда прознал, что князя цареградского поганый Издольня в полон взял, Царьград и золотую казну опечатал. Сдынул Муромец шалыгу в девяносто пуд, щелкнул Издольню меж уши, взял его за резвы ноги и зачал помахивать: куда махнет - туда улочки, куда примахнет - переулочки.