Бродяга

Надя отворачивает лицо, на душе становится так паршиво, что хочется кого-нибудь отпинать.

— Никого, кроме меня, больше в дом не пускай, поняла?

— Жене своей будешь это говорить.

Вот же зараза упрямая.

И ведь нравится мне ее принципиальность.

— Жены нет больше, Моська. Юристы из моей компании уже собирают бумаги. Я развожусь, слышишь? — встряхиваю ее и, поймав на себе изумленный взгляд ведьминских глаз, радуюсь, как пацан.

— Ты бы не торопился. Врач твой сказал, что скоро вспомнишь все. А там, глядишь, и…

— Не будет «и»! Я для себя все решил, а ты принять должна. Ясно? — и вроде не собирался на нее голос повышать, но когда артачиться начинает, возникает желание отшлепать по заднице.

Ох, как бы я тебя отшлепал, Моська…

Стоп! Она с моим врачом разговаривала? Ты же моя девочка хорошая…

Опускаю ладони на сочную попу Наденьки и, конечно же, в этот момент нужно припереться медсестре со своей гребаной капельницей.

— Я пойду, Паш, — Надя резко отстраняется, опуская взгляд в пол. — Ты лечись. Я еще как-нибудь забегу.

Понимаю, что должен отпустить, но не хочу.

Привязать бы ее к себе навечно… А я так и сделаю. Только сначала мозги поправить надо.

— Иди, Надь. Но помни, чтобы никаких гостей. Поняла?

Она закатывает глаза, но соглашается. Видимо, чтобы отвалил.

А я вспоминаю о загадочном абоненте, о котором до сих пор ничего не знаю.

Что ж, придется все-таки Кабанова оставить в живых. Он пока побудет моими глазами и ушами.

Надя целует меня в щеку и пока я соображаю, что это не глюк, быстро уходит.

* * *

Несколько дней спустя

— Все, не могу я больше, Михалыч. Выписывай, — хлопнул ладонью по столу и щупленький врачишка поднял на меня свой удивленный взгляд.

— Какое выписывай, Князев? — со смешком поправил очки и снова уткнулся в свои бумажки, которые мне вдруг резко захотелось поджечь вместе с самим Михалычем.

— Не выпишешь, сам уйду.

Врач вздохнул и покачал головой.

— Каждый день ты приходишь ко мне с этой просьбой и, похоже, не понимаешь, что рано тебе еще. Сотрясение надо вылечить. С амнезией твоей пока не до конца разобрались. Слушай, если деньги есть, а они у тебя есть, лечился бы дома. Чего голову мне морочишь?

— Вот и замечательно, — я хлопнул в ладоши, поднимаясь со стула. — Вот и ладушки. Готовь бумаги на выписку, а я поехал.

Я мог бы, конечно, остаться еще на полчаса, чтобы выслушать все наставления доктора, которые он выкрикивал мне вслед, но моральных сил не было.

Там моя Наденька.

Одна.

Да, за ней приглядывает Леха, но от этого мне не спокойней. Я, разумеется, чисто по-дружески влепил ему подзатыльник и он вроде как даже не обиделся. Понимает, что дело тут не только в сожранных им пирожках.

Однако, Надю я ревную дико.

Даже к тем, кого она не знает.

А тут еще гребаный урод, что, судя по той смс, лишившей меня покоя, сегодня должен приехать. Соскучившийся, блять.

Ильин Максим Александрович — имя, которое мне ни о чем не говорит и даже не шепчет.

Кабанов пробил его и… Ничего. Работал инженером, уехал во Францию. Все.

Не знаю, кто такой этот «абонент», но если у Моськи поймаю его — душу вытрясу нахрен.

А Наденьку, как Рапунцель, в башню заточу.

Да, псих.

Даже справка теперь имеется.

Еду до ее дома, как на иголках задницей. Вот чую, что-то не то. С самого утра клинит меня.

Как будто должно произойти что-то, что мне категорически не понравится.

У подъезда замечаю «БМВ» Кабана. Как тополь на плющихе среди «москвичей» и «девяток».

Становится не по себе, когда понимаю, что тачка пустая. Это где он сейчас шарится?! Не у Нади моей случайно?

И так гадко от осознания того, что ведь может быть…

Я же сам его в охранники к Наденьке втюхал. Сам подтолкнул. А она, может, обиделась на меня за тот случай на кухне и…

Нет! Нет! И еще раз НЕТ!

Не может моя Моська так… Не сука она. Не верю.

Не верить-то не верю, но иду к двери подъезда, сжимая кулаки и рисуя в своей больной голове картинки, где я убиваю… Всех.

В окно не смотрю. Словно оттягиваю неизбежное.

Нажимаю на кнопку звонка и тут же начинаю лупить дверь кулаками.

Знаю, что могу испугать Наденьку. Знаю, но продолжаю дубасить несчастную дверь, что еще немного и слетит с петель.

Открывает мне полуголый Кабанов, застегивая ширинку и оглядываясь на приоткрытую дверь спальни. Поворачивается ко мне и тут же получает по харе.

Нет, я не разозлился. Не успел даже. Сработал какой-то условный рефлекс и мой, так называемый, друг валяется на полу, зажимая рукой сломанный нос.

— Мать твою, Паш! Ты совсем, что ли, ебнулся?! — поднимается с пола, а я жду, пока встанет.

Чтобы заехать еще раз.

А потом еще.

И так до тех пор, пока в кровавой луже не потонет.

Захожу в квартиру и, закрыв дверь, поворачиваюсь к Кабанову. Из спальни выбегает какая-то девица в Надином халате и визжит, что сирена.

Приглядываюсь и осознаю, какой же я дебил.

Это не Надя.

Это ее большежопая подружка…

— Ну что, теперь твоя душа спокойна, долбоеб?! — рычит на меня Леха и, наконец, встает. — Нос мне расквасил, придурок, блять! — ворчит беззлобно, видимо, понимает, о чем я подумал.