Бродяга, Плутовка и Аристократ

— Архиепископ Феодор не изъявил желания вступать с совет, — заговорил Сатори. — Даже когда мы сами попросили его. Официальное заявление Феодора таково: «Церковь Единства не должна вмешиваться в политику, как и политика в церковь. Мы придерживаемся позиции нейтралитета касательно этого вопроса, но мы не можем пройти мимо важной социальной проблемы. Весь клир приложит усилия для помощи нашим прихожан в их духовных стенаниях внутри церкви и иных подвластных нам учреждений без помощи государственных структур».

— Архиепископ мудр, — ответил Симон. — Он прекрасно понимает риски смешивания политики и религии. Он желает оставить церковь самодостаточной, при этом не потеряв репутацию в глазах общественности.

— Мы не предполагали, что так оно будет, — задумчиво издал Такеда. — Может быть, в свете последних событий он изменит мнение?

— Сомневаюсь, господин Такеда, — вступил Гриша. — Совсем наоборот. Если Единство вмешается, вступит в союз с палатой, то она станет промежуточным звеном в конфликте. Таким же винтиком системы, против которой они восстают. Не исключено, что члены паствы замешаны в этом также. Разочарование общины в Архиепископе немыслимо. Поэтому всякие действия со стороны Феодора будут только с позиции церкви и анималогии пророка Григория. Теперь шансов никаких.

— Насколько я знаю, теисты удовлетворяют требованиям законодательства, — аккуратно внёс Фарль. — Они даже заявление подали.

— Но мы не можем допустить теистов в совет! — встряла Натали. — Это мировоззрение полностью противоположно культуре страны. Они проповедуют не то, что нужно нам. Не говоря о том, что их религиозный базис находится в зачаточном состоянии.

— Это верно, — ответил Ной Кэмпл. — Однако мы все знаем, что Розалия Бен Кильмани компетентна в нужных нам сферах. Она бывший член совета и стоит признать, что худого для государства точно желать не будет. Оно не видело патриота сильнее, чем она.

— Теизм неприемлем, — недовольно высказался Сатори. — Какой бы замечательной Розалия не была, но когда принимали решение, все имели ввиду Единство и ни что иное.

— Вовсе нет, — парировал Пьер. — Во время заседания про Церковь и словом не обмолвились. Если Вам так казалось, стоило уточнить.

— Я изначально был против этого! Теизм не должен проникать в ряды палаты и поддерживаться ею!

— Вы противоречите себе! — воскликнул Фарль. — Значит, Единству дозволено, а теизму нет?! Личное вероисповедание не должно играть роли при выборе. Нашей целью было урегулирование духовного через духовное. Будь то теизм или даже Храм техномагов! Если он подходит под критерии закона, он может войти! Теисты прошли аттестацию религиозной комиссии, значит, их учение не противоречит законодательству.

Сатори вскипел от ярости, они завели ожесточенный спор.

— Гриша, — нашептала Натали. — Нужен компромат на теистов или Розу. У тебя под контролем Числа, прикажи им.

— Я уже направил доступные мне Числа на расследование теракта.

— Брось этот фарс! — гневно сказала. — Ты просто не хочешь! Как только воссоединился с семьёй, резко ослабил хватку, не предвидел таких проблем! Будь ты осмотрительней, Роза не угрожала бы нам так сильно!

Гриша сверкнул на неё глазами, уставившись прямо в лицо.

— Натали… ты не в том положении, чтобы обвинять. Да, я сплоховал, но это лишь корректирует план, никак не рушит. В конце концов, у тебя и своя голова есть, пользуйся ей время от времени.

— Это всё равно недопустимо! Предлагаю голосование! — кричал Сатори.

— Отклоняю, — спокойно ответил Фарль. — Совет не должен злоупотреблять властью и идти против закона. Думаю, все с этим солидарны?

Молчание было положительным ответом. Гриша был в тупике, у него не было аргументов хотя бы приостановить процесс, не навредив Розе. Все силы его души были в смятении. Перед ним встал выбор, который он не мог сделать. Он имел козырь в рукаве, достаточно сильный, чтобы остановить дискуссию на долгие месяцы. Но цена козыря была велика: доверие семьи. Он не мог найти в себе хладнокровие навредить статусу матери и всему приюту. Именно об этой тяжести он говорил при встрече с Розой. Стоило только потребовать провести дополнительную экспертизу для теистов, как процесс удалось бы приостановить. Но последствия для общины и для Розы были бы колоссальными: вплоть до запрета вести деятельность. По крайней мере, большая часть совета поучаствовала бы в этом.

Но Гриша в итоге так и не смог. Не смог совершить удар в спину своей матери.

«Натали права… мои эмоции мешают делу», — произнёс он в уме, когда собрание закончилось.

Розалию допустили в совет, однако неофициально. Её заявление не прошло всех нужных этапов рассмотрения. Григорий пребывал в упадочном состоянии, внутреннее противоречие пожирало его. Сильные связи, огромная любовь начинали его тяготить. Но больнее была лишь мысль:

«Почему я забочусь о них, защищаю, а они не понимают и идут наперекор? Разве мне одному важно оставить общество в единстве? Как мне победить, оставшись членом семьи?».