Читаем Бродяга. Побег полностью

Столыпинский вагон — железнодорожный вагон, специально оборудованный и предназначенный исключительно для перевозки заключенных. В нем находятся те же купе, только без окон. Вместо коридорной стены и двери — решетки. Нары — трехъярусные. Средняя полка откидывается и делается сплошной. Весь вагон изнутри обит жестью. Коридорные окна закрашены и почти всегда законопачены. Конвоируют заключенных офицер, прапорщик и солдаты-срочники. Посадка в «столыпин» происходит под истерические крики солдат и лай собак. Из «воронка» надо мчаться бегом, в вагоне тоже следует передвигаться быстрым шагом. Сначала всех запихивают в одно купе, — по двадцать человек с баулами. Чтобы утрамбовать «пассажиров», задних травят собаками, бьют сапогами. Только когда поезд трогается, в свободном боксе зеков по одному шмонают и расселяют по купе. В сухой паек обычно входили: селедка, черный хлеб спецвыпечки и тридцать граммов сахара. При этом конвойные почти не давали пить, чтобы реже в туалет просились. На оправку выводили два раза в сутки — утром и вечером. По вагону нужно было бежать во весь дух, держа руки за спиной и наклонив голову. Дверь в туалет закрывать было нельзя. За спиной все время маячил молодой солдат, который постоянно орал и торопил. Также проходило и с женщинами — зечками. Приходилось возить с собой полиэтиленовые пакеты, в них зеки мочились, когда становилось совсем невмоготу. Мешки часто лопались, и к махорочному дыму и испарениям нескольких от десятков немытых тел примешивался запах мочи. Ею было пропитано буквально все в «столыпине». Если можно было заплатить солдатам, то они разрешали арестантам сварить чифирь и приносили кружку воды. Тогда к фекальной вони примешивался дым от горящих тряпок. Окна в коридоре никогда не открывали, это не положено по инструкции. Особенно тяжело приходилось летом: «столыпин» нагревался как сковородка. Зимой были свои трудности. Прибыв на станцию назначения, зеков выгружали на платформу и рассаживали на корточки по трое в ряд. Стоило чуть переменить положение тела, как тут же следовал удар дубинкой по спине. У многих арестантов была плохая одежда, особенно обувь. Сидеть в ожидании машины приходилось минут по сорок. Некоторые бедолаги получали в результате этого обморожение ушей, носа и ног. Конвоиры за случившееся не отвечали. Слово и словосочетание употребляются с конца 1920-х — начала 1930-х годов, в основном, в местах лишения свободы, на всей территории бывшего СССР. «Нас выгружали из воронков на платформу, и под остервенелый рев конвойных собак мы не заходили, а влетали в „столыпин“. Слегка замешкавшись, можно было оставить кусок плоти в зубах разъяренного пса».

Стос — колода карт.

Сходняк — встреча воров в законе (региональный, всесоюзный сходняк), для обсуждения насущных вопросов. Принять в семью, тормознуть, оставить не вором и т. д.

Сука — предатель.

Съем — процедура окончания рабочего дня, проходящая на вахте, расположенной между промзоной или биржей и жилой зоной. Осужденные, построенные пятерками, делают несколько шагов вперед, их обыскивают и только после этого запускают в зону. При этом обязательно присутствует ДПНК, иногда кум, хозяин или режимник. Слово употребляется с конца 1920-х — начала 1930-х годов, в основном, в местах лишения свободы, на всей территории бывшего СССР. «Его закрыли в изолятор прямо со съёма, даже перекоцаться не дали».

Терс — одна из двух самых умных лагерных игр в карты.

Терьяк — опий-сырец.

Торговать — процесс воровства.

Третили — играли в «третья».

Третья — одна из двух самых умных лагерных игр в карты.

Тубанар — туберкулезный корпус, расположенный на территории тюрьмы. Слово употребляется с середины 1960-х годов, в основном, в местах лишения свободы, прежде всего среди малолеток и первоходов, на всей территории бывшего СССР. «На тубанарах всегда было воровское положение, потому что лежало там, в основном, отрицалово».

Урка — вор в законе.

Фартецела, фартяк — атрибут карманного вора, пиджак, целлофановый пакет, газета.

Фарцовщик, фарца — барыга, торгующий запрещенным товаром (импорт и т. д.).

Форточник — вор, проникающий в квартиру обычно ночью через форточку или через окно.

Фраер — одна из трех мастей преступного мира — потерпевший.

Фуфло — неуплаченный вовремя карточный долг.

Фуфлыжник — не уплативший вовремя карточный долг.

Ханыга — спившийся в прошлом преступник.

Хипиш — шум, скандал.

Цинканул — сказал, дал знать при помощи слов.

Щикотился фраер — «фрайер» обнаружил, что в отношении него пытаются совершить преступление.

Ширмач — карманный вор.

Шкар — брюк.

Шконарь — сварная металлическая кровать в местах лишения свободы, в которой вместо пружин используются несколько железных полос. Не следует путать с нарами. Слова употребляются с начала 1960-х годов, в основном, в местах лишения свободы, на всей территории бывшего СССР. «Закрой свой рот, упади на шконарь и чтобы я тебя больше не слышал!»

Перейти на страницу:

Все книги серии Бродяга [Зугумов]

Воровская трилогия
Воровская трилогия

Преступный мир и все, что с ним связано, всегда было мрачной стороной нашей жизни, закрытой сплошной завесой таинственности. Многие люди в свое время пытались поднять эту завесу, но они, как правило, расплачивались за свои попытки кто свободой, а кто и жизнью. Казалось бы, такое желание поведать правду о жизни заключенных, об их бедах и страданиях должно было бы заинтересовать многих, но увы! Некоторые доморощенные писаки в погоне за деньгами в своих романах до такой степени замусорили эту мало кому известную сферу жизни враньем и выдуманными историями, что мне не осталось ничего другого, как взяться за перо.Я провел в застенках ГУЛАГА около двадцати лет, из них более половины – в камерной системе. Моя честно прожитая жизнь в преступном мире дает мне право поведать читателям правду обо всех испытаниях, которые мне пришлось пережить. Уверен, что в этой книге каждый может найти пищу для размышлений, начиная от юнцов, прячущихся по подъездам с мастырками в рукавах, до высокопоставленных чиновников МВД.Эта книга расскажет вам о пути от зла к добру, от лжи к истине, от ночи ко дню.Заур Зугумов

Заур Магомедович Зугумов

Современная русская и зарубежная проза

Похожие книги

Третий звонок
Третий звонок

В этой книге Михаил Козаков рассказывает о крутом повороте судьбы – своем переезде в Тель-Авив, о работе и жизни там, о возвращении в Россию…Израиль подарил незабываемый творческий опыт – играть на сцене и ставить спектакли на иврите. Там же актер преподавал в театральной студии Нисона Натива, создал «Русскую антрепризу Михаила Козакова» и, конечно, вел дневники.«Работа – это лекарство от всех бед. Я отдыхать не очень умею, не знаю, как это делается, но я сам выбрал себе такой путь». Когда он вернулся на родину, сбылись мечты сыграть шекспировских Шейлока и Лира, снять новые телефильмы, поставить театральные и музыкально-поэтические спектакли.Книга «Третий звонок» не подведение итогов: «После третьего звонка для меня начинается момент истины: я выхожу на сцену…»В 2011 году Михаила Козакова не стало. Но его размышления и воспоминания всегда будут жить на страницах автобиографической книги.

Карина Саркисьянц , Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Театр / Психология / Образование и наука / Документальное
Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ
Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ

Пожалуй, это последняя литературная тайна ХХ века, вокруг которой существует заговор молчания. Всем известно, что главная книга Бориса Пастернака была запрещена на родине автора, и писателю пришлось отдать рукопись западным издателям. Выход «Доктора Живаго» по-итальянски, а затем по-французски, по-немецки, по-английски был резко неприятен советскому агитпропу, но еще не трагичен. Главные силы ЦК, КГБ и Союза писателей были брошены на предотвращение русского издания. Американская разведка (ЦРУ) решила напечатать книгу на Западе за свой счет. Эта операция долго и тщательно готовилась и была проведена в глубочайшей тайне. Даже через пятьдесят лет, прошедших с тех пор, большинство участников операции не знают всей картины в ее полноте. Историк холодной войны журналист Иван Толстой посвятил раскрытию этого детективного сюжета двадцать лет...

Иван Никитич Толстой , Иван Толстой

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное