Бродяга. Путь ветра

Силы почти не осталось – ни той, чудотворной, ни обычной человеческой. Ни бежать, ни сражаться он не мог. И отчего-то понимал: даже будь у него и силы, и зрение – убить ее не поднялась бы рука.

Ничего, зато у нее – поднимется…

Шаги прекратились – именно прекратились, не стихли; затихло все вокруг – и ветер, и птицы. Предгрозовая тишина, страшная – тишина собирающейся Силы. Ян сжался, чувствуя себя ребенком в ночной чащобе. Он даже зажмурился – хоть и зря, глаза все ведь равно слепы.

А потом он впервые услышал ее голос:

– Не надо бояться.

Она приближалась, продолжая говорить:

– Мой страх чуть не стоил тебе жизни. А страх тех людей в городе едва не убил меня… не бойся… пожалуйста…

Голос был спокойным, мягким и в то же время сильным. Такими же были руки, приподнявшие голову Бродяги. Щека его легла на колени, прикрытые полотном той самой рубашки. Ладошка – крохотная, прохладная – коснулась лба, и полилась песня – простая и чистая, как солнечный свет.

И был сон. И в этом сне было море – студеное, северное – и пенные волны, и высокий скалистый берег; была стройная колоннада зимнего леса, расцвеченная закатом; была степь – весенняя, кипящая цветом разнотравья. Были иные места, знакомые и неведомые, и всюду он чувствовал себя дома, и повсюду рядом была ведунья… и не сказать, чтоб это было ему, Яну, неприятно.

Время текло лениво, как пронизанный летним солнцем мед. И не было страха. И не было спешки. И даже Дороги – не было.

А потом сон окончился, оставив ощущение легкости во всем теле – как после долгого отдыха. И рука, до того лежавшая на лбу, взъерошила волосы.

– Вставай…

И свет солнца оказался явью, и еще было небо, почти безоблачное, и склонившееся над ним лицо – тонкое, кареглазое, озаренное улыбкой.

* * *

... Поспрашивать бы… присмотреться к этой странной ведунье…

После того, что было, спрашивать не хотелось. Хотелось – поверить… И все же…

Бродяга готов был поручиться – на лице его мысли не отразились. Не могли. Но девушка уловила их – неведомо как. Сделала шаг навстречу – легкий, скользящий, быстрый, и Ян едва не отшатнулся, и вот это уже было заметно. В улыбке ее промелькнула горечь – и понимание. Глядя в глаза, едва шевеля губами, она произнесла-пропела: «Альмариэль».

И отозвался ветер, и отголоски Имени струнами зазвенели в лучах полуденного солнца.

Ибо это и было Имя.

Ее.

Настоящее.

* * *

«Путь Силы ради Силы неизбежно лишает лица избравших его».

из Предостережения Вэйлэ

Когда-то его звали.

Как и когда – оно давно позабыло.

Оно не помнило имен, лиц и мест.

Будучи тенью, оно не отбрасывало тени, и в водной глади, над которой оно скользило сейчас, не отражалось ничего. Только рыба обходила эту озерную заводь стороной, и птицы покинули ее берега. Путник, пришедший сюда днем, ничего не заметил бы. А осмелившийся прийти ночью – не успел бы ничего заметить.

Сила его была огромна, и мало кто мог бы противостоять ей. Но кроме Силы – и неутолимой жажды обладать ею – от него осталось лишь одно.

Стремление настигнуть ту, о которую единожды сломалась его воля – настигнуть и погубить, выпив до дна.

Ее имя – и лицо – стерлись в изъеденной злобой памяти. Но суть ее, меченная Знаком, оставляла след, по которому оно шло безошибочно – и неумолимо…

* * *

Они шагали рядом, и каждый молчал о чем-то своем. Мари улыбалась; Ян же вновь и вновь прокручивал в памяти последнюю беседу – беседу, изменившую их Дорогу.

Вечер. Небольшой костер. Теплые блики на стенах пещерки, ведомой только Бродяге да местной живности. По ту сторону костра – привычно укутанная плащом фигурка. Неподвижный, усталый взгляд – сквозь ленивую пляску пламени, – взгляд неведомо куда.

– Тебе плохо, – сказал Ян, прислушавшись. – Не больно… не страшно сейчас, просто – худо…

– Да, – помедлив, откликнулась Мари.

– Я могу тебе как-то помочь? – осторожно продолжил Ян.

– Не знаю… – неуверенно прозвучало в ответ. И следом: – Да, наверное.

Ян шагнул через костер, сел рядом и коснулся рукой ее плеча. Мари замерла на миг, потом накрыла его руку холодной ладонью. Так они и сидели рядом – слушая ветер, глядя в гаснущий костер. Яну захотелось, чтоб так и было – всегда. И, наверное, поэтому, а может – и вопреки, он спросил:

– Проводить тебя на север, в Шессер?

Тревога – во всю ширь быстрого, как темная молния, взгляда – вспыхнула – и погасла, утонув во внимательных синих глазах Яна.

– Не то чтоб сам я туда больно хотел… а куда ты идешь?

Вопрос повис в воздухе, среди бледного дыма, да с ним и улетел прочь. И когда тишина стала уже совсем привычной, Мари тихо проговорила:

– Знаешь, Ян… я хотела бы попасть домой. Только я не знаю, где он – Дом.

Сказала – и ткнулась лицом в плечо Бродяги. Волосы ее пахли травами, и запах этот напомнил ему о месте, которое сам он привык называть Домом.

* * *

На следующую ночь Ян проснулся от ощущения чужого тяжелого взгляда.

Такое пробуждение – да еще за полночь – ничего хорошего не сулило.