Бродяга. Путь ветра

Мариэль мотнула головой, отгоняя эту мысль. Задумываться и сомневаться сейчас нельзя. Не для этого ее восемь лет учили тому, что неведомо обычному человеку. Учили наносить и врачевать смертельные раны, понимать языки зверей и птиц и беззвучный говор растений, разбираться в переплетении ветров, морских течений и дорог этого мира. Учили видеть скрытое за пределами видимого и слышать то, что недоступно слуху. Ломали слабую человеческую волю, переплавляя ее во что-то куда более твердое – вначале ей казалось, слишком твердое и даже чужое для девчонки ее лет, но теперь это уже стало частью ее самой, и без него она жизни не мыслила.

Слева ощущались шаги. Кто-то крался без малейшего шума, но Мариэль уловила движение и затаилась, готовясь к броску. Легкий клинок шевельнулся в ладони, и медальон чуть замерцал в полутьме: кто-то был близко, хотя и не слишком, и – невероятно, но… этот кто-то тоже обладал Силой.

* * *

– ...Сила даст вам все, чего вы хотите от жизни – власть, богатство, долголетие, – все, что угодно. Но и вам надо посвятить себя Силе полностью...

Гулко отдавались под сводами пещерного зала слова человека в алой мантии. Лица его не было видно под капюшоном – только гладко выбритый подбородок. Света в огромном зале было немного – несколько свечей на столе, за которым сидел жрец, да факелы безмолвных стражей, которые привели в этот зал толпу перепуганных детей. Мариэль почти не помнила детства, но этот день – день, когда ее отдали в один из храмов Кай-Харуда – запомнила навсегда.

Было жутковато, голова кружилась от голода, усталости и непонятных ароматов, влекущих и отталкивающих одновременно. Потом с ней долго беседовала главная жрица храма – молодая, красивая. Имя ее было Эннис. Руки и лицо ее были очень светлыми, почти белыми; темные блестящие волосы – заплетены в тяжелую косу. Но все это Мариэль заметила позже. Как только их взгляды встретились, она утонула в глазах жрицы, похожих на бездонные темно-фиолетовые колодцы.

Когда Эннис улыбалась, в них, казалось, зажигались звезды – далекие, загадочные и немножко холодные. До этого никто так долго не говорил с Мариэль, никто так внимательно ее не слушал. Эннис было интересно все: то, о чем Мариэль давно хотела рассказать, но некому было выслушать; равно как и то, о чем она никому говорить не собиралась, но почему-то рассказала именно ей.

Через несколько минут (часов? лет? время летело так незаметно!) Эннис знала о ней больше, чем кто-либо. Больше, чем знала о себе она сама. Мариэль не помнила последнего вопроса – помнила только, что, отвечая, она расплакалась, и ей стало стыдно и страшно, а Эннис, обняв за плечи, подвела ее к большому тусклому зеркалу, висевшему рядом. Зеркало обрело прозрачность, и Мариэль увидела себя такой, какой она была, и заплакала еще горше.

– Не плачь, – мягко прозвучал голос Эннис откуда-то сзади. – Если захочешь, ты станешь такой же, как я.

– Такой же? – отозвалась Мариэль, вглядываясь в зеркало.