Бродяга. Путь ветра

«Три недели – много. Слишком долго. Пойдут слухи, поползут страхи… Как только смогу встать – надо бежать отсюда. Только как же найти Гленну?» – думала Мари, проваливаясь в неглубокий рваный сон – без сновидений, но и без покоя. Она уже не видела, как Лайэ, отправив послание, зашла в ее палату. Не почувствовала, как сильные заботливые руки поправили сбившееся одеяло. Не видела, как округлились глаза целительницы, когда та услышала ее шепот во сне. И не слышала ни торопливых шагов по коридору до порога, ни уж тем более обрывочного разговора полушепотом, казавшегося односторонним:

«Ты в Торсале?.. Жаль. Тебе было бы интересно… У роженицы знак Шессера… Да, родила нормально, девочку… А, еще: засыпая, она, кажется, произнесла твое имя… Будешь послезавтра? Хорошо, жду…»

* * *

Вдаль и вверх, теряясь в предрассветной дымке, убегает Улица Золотых Львов. Шаги – частые, широкие, как всегда, почти бесшумные – догоняют беглянку, и витрины дорогих лавок и магических консультариев, кофеен-кэллави и разномастных мастерских мелькают по сторонам обрывками сновидения...

«Почему Бродяги не ездят верхом? – А вы ж покажите мне такую лошадь, чтоб смогла хотя бы догнать Бродягу!..»

...зябко, и каждый выдох надолго повисает в воздухе облаком белесого пара, но Ян не чувствует холода: быстрая ходьба – возможно, слишком быстрая – согрела даже больше, чем хотелось бы.

Но вот и дверь.

Кованый узор на стальном полотнище даже в безлунную ночь зовет полюбоваться переплетением листьев-мечей и стеблей-бердышей, кольчужными волнами моря, диковинными жуками в крохотных гефарских кирасах и свирепыми воинами, чьи доспехи – размером чуть больше панциря жука, а на лицах видны и ярость, и ужас, и упоение боем... И всякий раз взгляду открывается что-то новое, словно знаменитая «голубая» сталь оживает, чуть заметно меняя узор....

Но стоять и смотреть некогда – вперед, скорее!

Прикосновение к металлу рукояти, как всегда, теплому – и дверь распахивается, открывая узкий коридор со ступенчатым полом... В который раз?

Неужели только третий? Пожалуй. Или четвертый. Бродяга нигде не бывает часто – слишком велик мир, слишком длинна дорога, и маковым зерном на ней – серая фигурка в долгополом плаще... Но нет: плащ давно развеялся пеплом, и Дорога уже не зовет, как прежде, но это, на самом деле, неважно: описав широкий, в полмира, круг, потеряв многое из того, что привык считать своим, он, наконец, пришел.

Или?..

Нет ни радости обретенной цели, ни хотя бы покоя от того, что завершен поиск – лишь тоскливый холод предчувствия да навязчивая, горчащая мысль: что-то не так.

Только вот что?

Семь шагов по вытертым каменным плитам коридора. Поворот направо и еще один шаг – через порог, в огромную комнату с камином, перестроенную Линном под торговый зал. Путь, прописавшийся в памяти с первого раза, ноги проходят без участия головы, оставляя ей множество возможностей – думать, вспоминать, представлять...

Лицо Ян помнил лучше всего – и отрешенно-сосредоточенное, каким оно было на площади Рой-Фориса, и солнечно-теплое – когда его согревала улыбка. Как живые, сияли глаза – а они ведь и были очень живые, каре-черные, искристые. Ян вспомнил мягкие, нежные прикосновения тонких пальцев, плавные движения кистей при разговоре, неслышный шаг легких ног. Вспомнил голос – и в песне, и в речи бывший звонким и чистым, полным радости или печали, но никогда – бесцветным. Вспомнил многие ночи у костра в дороге и первый вечер в Доме – он же и единственный.

Хватило нескольких мгновений, чтоб все это возникло в памяти – и всего одного шага, чтобы увиденное за дверью сбило мысль, заставив застыть и сжаться. Торговый зал оружейни производил странное впечатление: что-то было неправильно. Словно комнату подменили очень похожей, но ненастоящей. Не опасной, нет – обруч молчал, но непривычной и не совсем приятной.

Даже свет из зависших в углах шаров-светильников лился неправильно, косо, отбрасывая темные пятна теней туда, где их отродясь не было. Ян всмотрелся в одно такое пятно, за прилавком – и, разглядев, одним прыжком пересек зал.

Линн сидел, точнее – лежал, уронив голову на сложенные ладони. Плетеный ремешок съехал набок, и редкие седые волосы, рассыпавшись, закрыли лицо.

Ян помедлил мгновение-другое, боясь коснуться мастера, боясь почувствовать ставший неприятно привычным холод мертвой плоти.

Ни крови, ни яда в воздухе не ощущалось, не было и вовсе неощутимого, но очень знакомого Бродяге запаха недавней смерти. И все же...

Коря себя за упущенные мгновения, Ян осторожно тронул запястье Линна.

Рука оказалась теплой на ощупь. Еще теплой? Нет: меж кожей и костью – чуть слышно, размеренной дрожью паутинной нити – пульсировала жизнь.

Ян рванул мастера за плечи, поднимая голову, – каким он оказался легким! – и взгляд Линна-кузнеца, беспомощный без оставшихся на столе очков, сосредоточился на лице Бродяги.

– Привет, Йиссен, – пробормотал оружейник хрипловатым спросонья голосом.