Бродяга. Путь ветра

Откашлялся, пару раз моргнул, и, окончательно проснувшись, смущенно улыбнулся:

– Прости, напугал... Да кто меня, старика, убивать вздумает? Очень хотел встретить, когда придешь, да задремал под утро. Присядь с дороги... есть будешь?

Ян мотнул головой, то ли отказываясь от еды, то ли – пытаясь утрясти мысли и впечатления. Вдохнул, выдохнул, почувствовал себя чуть спокойнее.

– Спасибо, Линн, – и добавил, замерев от тянущего ощущения под ложечкой: – Мари спит?

Линн еле слышно вздохнул:

– Она ждет. Наверху.

Недоговоренность повисла в воздухе столь явственно, что хотелось пригнуться.

– Мари было очень худо, когда она попала к нам, – продолжил Линн. – Гленна лечила ее – так, как она умеет. Иногда заходила в ее сны, и однажды увидела там тебя. Что именно увидела, не говорит – знаю только, что потом Гленна ушла в комнату и плакала. А когда я попросил Тьери отыскать тебя, Мари была... Сначала она была против.

Линн умолк и отвернулся, протирая очки.

И ни слова больше. Ни взгляда – Ян только и успел заметить в глазах старого мастера влажный блеск.

И лестница-винт с полированным столбом посредине показалась куда длиннее – Ян не взлетел по ней, как хотелось вначале.

Взошел.

* * *

Встреча...

Сколько раз думал о ней – не о встрече, о Мари. Надежда и природное упрямство не давали усомниться ни на миг – они увидятся. А как, где, когда – не думалось. И уж точно не думалось, что все будет именно так.

Горница в доме Квеллей – стены мягкого бежевого цвета, окна, выходящие на юго-восток, первые лучи утренней зари на полупрозрачной шторе. Шандалы со свечами – длинными, витыми, горящими тревожно и неровно. И тяжелый ясеневый стол – поперек. Словно граница.

Его ждали здесь без радости. Даже без обиды или гнева.

Просто понимая, что эта встреча, этот разговор – неизбежны, пусть и неприятны.

Такого лица Ян еще не видел. И не хотел бы видеть – будто выцветшее, равнодушное, спокойное, почти скучающее. Тени под глазами – теми же, глубокими, темно-карими – до черноты.

И сами глаза – которые смотрят куда угодно, но не на него. Словно его и нету.

– Не надо было приходить, Ян. Но раз уж ты здесь...

Движение руки в сторону тут же подъехавшего кресла:

– Садись. Мне пока трудно разговаривать стоя.

Мари чуть шатнулась, опускаясь в кресло, и Ян на миг заглянул в ее глаза – и увидел там не себя. В зрачке мелькнула, тут же исчезнув, улица...

* * *

...кривая, заплеванная улица Кэйм-Батальской окраины.

Щербатая брусчатка больно бьет по ногам, обутым в мягкие лесные сапожки.

До ворот осталось совсем немного...

Топот десятков ног, крики и улюлюканье за спиной.

Камень мелькнул у виска безобидной тенью – мимо...

Обжигающая боль в сорванном горле и в легких, где не второе – десятое дыхание успело и открыться, и закрыться снова. Боль в руках, бережно прижавших к груди драгоценный живой комочек. Жгучие слезы, так и оставшиеся в глазах – нельзя сейчас плакать, потом, когда-нибудь...

И вдруг все кончилось.

Касание теплой руки, шорох мягкой ткани.

– Чем это вы заняты, почтенные горожане? – звучит над головой глубокий женский голос.

Сказано это было так, что каждое слово – включая два последних – показались вылитым на головы ведром холодной воды.

Толпа заворочалась, словно утроба несытого зверя.

Вперед протолкался один из зачинщиков – то ли ремесленник, то ли торговец: худой, сутулый, глаза бегают… Из тех, кто по жизни привык прятаться за чужую спину, но сейчас, в толпе, ощутил себя героем. Распрямив узкие плечи, он подбоченился и изрек:

– Ведьма это. Негоже ей в городе жить. С выплодком она, вишьте… Убивать не будем...

И добавил, оглянувшись на остальных:

– Но выгнать – выгоним!

Толпа поддержала его радостно-буйным шумом. Правое дело. Чистота стольного города Кэйм-Батала, да пребудут его врата закрытыми для скверны…

– Еще и с ребенком, – вздохнула женщина. – Стыдоба. Как рука-то поднялась? Шли бы лучше домой, почтенные, заждались вас там, поди…

Сказанного хватило, чтобы на время сковать толпу недоумением.

– Эт-та кто? – ошалело пялясь, спросил наконец один.

– Откуда мне эту кур… – взвинченным до визга голосом ответил другой, да осекся, услышав сбоку осторожный шепот:

– Язык-то попридержи, сосед, не укоротили бы! Это Гленна Квелль, целительница…

– Муж ейный…. того… оружейник... – с опасливым уважением добавил еще кто-то.

– А хоть и сам… ампиратор!.. – выплеснув остатки куража из-за спины соседа, тут же и заткнулся визгливый, сам себя испугавшись.

Гленна спокойно прислушивалась к летавшим туда-сюда клочьям фраз. Человек сорок, сосчитала она без труда, отстраненно. Нет, уже меньше – примкнувшие позже разбегаются, скрываясь в подворотнях и за углами… Она чувствовала каждого из них – страх и ярость, колебание и гнев, не от большого ума сочтенный праведным.

А ей гневаться негоже – слишком много Силы собрано в ее руках, и невидимые шустрые искры, щекочущие кончики пальцев, могут не только исцелять...

– Сказано вам, люди добрые, идите домой… Здоровыми вернетесь! – дружелюбно произнес щуплый неказистый парень, шагнув откуда-то из-за спины Гленны.

И широко улыбнулся.

Очень широко.