Бродяга. Путь ветра

– От себя добавлю: ты сберег бы кучу сил и времени, назови ты Линну ее Имя – или хотя бы просто имя. Он – да и я – знаем ее давно… – говорил в это время Тьери. Словно только заметив движение Бродяги, он поднял руку и добавил другим тоном: – Да сядь ты, сядь… Сейчас бежать никуда не надо.

Ян послушно сел, переводя дыхание. Всадник продолжил с прежней неспешностью:

– Где-то через неделю после начала твоего поиска я навестил Линна и Гленну. Мы очень редко виделись последнее время, и новостей накопилось много. Кузнец очень любит тебя, Ян, – не меньше, чем родных сына и дочь. Так что и о тебе я услышал немало. Это – вдобавок к легендам, которые прорастают по твоим следам, как грибы. Только ведь не все становится частью легенды, верно?

Тьери сорвал сухой стебель и сунул его меж зубов. Повеяло горелой травой. Ян не отвечал – слова куда-то пропали, их не хватало даже на самые простые вопросы. Собеседник его смотрел в небо, продолжая:

– Нигде не слышал о том, чтобы у Бродяги-с-Обручем была спутница. Ты всегда один, приходишь ниоткуда, уходишь в никуда, и серый плащ заметает твой след... Кстати, плащ бродяжий мне знаком с детства. А у тебя его сейчас, вижу, нету…

– Где Мари сейчас? Что с ней? – перебил гостя Ян, мало заботясь о вежливости.

– У Гленны и Линна дома, – с видимой неохотой проговорил Всадник. – Мы встретили ее через пару недель после того, как ты ушел. В самом Кэйм-Батале. Линн пытался связаться с тобой – не нашел и следа. Прости, но я не могу рассказать много – она просила меня... Хочет поговорить с тобой сама.

«Друг моего друга – мой друг», – говорят в Айдан-Гассе, и говорят не зря. Отчего ж в голосе Тьери, друга друзей Бродяги, слышен такой холод? Ян встретил и удержал взгляд немигающих разноцветных глаз: улыбки там не было. А что было?

Не враждебность, нет.

Отчуждение.

Тьери развел руками:

– Не мне тебя судить… не до конца ведь понимаю. Если б считал подлецом – скрывать не стал бы. Вызвал бы на поединок. Хотя и знаю, что даже Всаднику против Бродяги пришлось бы туго.

Глубоко вздохнув, Тьери добавил с чувством, странно напомнившим обиду:

– Я бы от нее не ушел.

Ян промолчал…

Попрощались сухо, так и не подав друг другу руки. Яну хотелось поблагодарить Всадника за добрую весть – и в то же время не хотелось говорить вообще. Тьери шагнул с обрыва, раскинув руки, на ходу ставшие крыльями. Золотом сверкнула чешуя резко вытянувшегося тела – тела, которое никакие крылья не подняли бы в небо без легендарной драконьей магии.

Ни слова, ни брошенного назад взгляда. Пришел – исполнил порученное – ушел, не оглядываясь. Яну не хотелось так расставаться, и, зачерпнув памяти у обруча, он начал искать подходящие слова. То ли благодарность, то ли – пожелание...

«Живи счастливо и умри человеком, Всадник!» – вспомнив, наконец, принятое на Кехате прощание, Ян потянулся мыслью к плывущей далеко на небосводе золотистой точке.

«Тебе того же, Бродяга!» – долетело из-под облаков.

Вспоминая эти слова впоследствии, Ян все яснее понимал, что смысл их куда глубже простой вежливости.

«Тебе того же…»

* * *

Ян пробирался через еловый лес, осторожно отгибая мохнатые нижние ветви. В лесу царил полумрак, и трава под елями не росла, а на слежавшейся хвое бродяжьи сапоги не оставляли следа. Шел он, на первый взгляд, совсем не туда, куда нужно было: столица осталась далеко на северо-западе. Месяц ходу, а по осеннему мокропутью – и того больше. А разгоняться так, как Бродяга любит и умеет, можно далеко не всегда и не везде. Поэтому сейчас Ян искал не дорогу.

Ему нужна была река.

И через ельник до нее было ближе всего.

Еще три шага – и под ногами похрустывает камень. Давно лежавший здесь, обласканный водой и солнцем… Морская галька подошла бы больше, да и сама река – излучина потока, сбежавшего с гор, но уже остепенившегося и готового притвориться добропорядочной равнинной рекой – была мало похожа на привычный Яну пляж на южном берегу Торинга. Но выбирать не приходилось.

Наклонившись, Ян поднял обточенный плоский голыш.

И, примерившись к речной глади, метнул – сначала камень, а потом, вслед за ним – самого себя. Только галька, отскакивая, летела над водой, а Ян – над миром, едва касаясь его.

Каждое прикосновение камня к голубому зеркалу – короткая вспышка образов вокруг Бродяги: предгорный лес; сереющая осенняя степь; снова лес, но уже широколиственный, сбросивший листву к зиме; и, наконец, широкая, похожая на озеро река – Леатта Имменари.

Камень достиг другого берега и, звонко цокнув, лег среди галечника.

Бродяжьи сапоги, мягко спружинив, замерли на знакомой брусчатке у ворот Кэйм-Батала – если быть совсем точным, ворот, именуемых Речными, потому что в стене Кэйм-Батала их восемь… Хоть и называют этот город девятивратным. Почему – история другая, но разве до историй сейчас Бродяге?