Бродяга. Путь ветра

Она оказалась странно похожей на Врата – только не туман там был в этот раз, а зияющая тьма и тишина.

* * *

– Я… есть? – произнес голос, и мгновение спустя, узнав в нем свой собственный, Ян повторил уже уверенно:

– Я – есть.

И в глаза его хлынул океан света, ясное сияние невообразимой силы, но не обжигающее, напротив – целительное после тьмы Внемирья. Он сидел над обрывом у моря, среди золотистой травы, густой и тонкой, как мех неведомого животного. Море тоже было живым – дремлющим в лучах жаркого южного солнца довольным лазоревым зверем. Чуть ниже обрыва – рукой подать – парили, звонко и мелодично перекликаясь, розовокрылые птицы. Слева вдали виднелся лес, знакомый и незнакомый одновременно; вправо до горизонта тянулась цветущая степь.

– Да. Теперь ты есть.

Обернувшись, Ян увидел человека в длинном бродяжьем плаще, только не сером, как обычно; он, казалось, был соткан из того самого сияния – как и снежно-белые волосы, и борода, серебряной пеной спадающая на грудь... а когда Ян сумел разглядеть его лицо – понял, почему оно было знакомым.

– Антар?! – Бродяга вскочил, в два шага взлетел по пригорку и замер, приглядываясь к Кузнецу. Это явно был он, мастер Оружия – и в то же время чего-то недоставало, а что-то – было непривычным. Не хмурились брови, разгладилась без следа лежавшая меж них складка, а улыбка, избавившись от оттенка горечи, лучилась спокойной уверенностью.

– Ты жив? Как ты попал сюда? – недоверчиво спрашивал Ян, сердцем уже зная ответ.

– Как и ты, Йиссен. Дорога привела, – Антар шагнул навстречу, обнял Бродягу. Руки кузнеца не изменились – та же сила, те же мозоли, и тот же запах перегретой стали от одежды...

– Ты пришел домой. Точнее, туда, где встречаются Дорога и Дом. Это место можно назвать порогом. Только ты, не в пример мне, за него еще не ступил.

Ян посмотрел за море – там, в сияющих облаках, прорисовалась кристальной голубизны вершина, подобная взмывшей в небеса волне.

– Решай. Хочешь – иди со мной. Теперь ты сможешь посмотреть Ему в лицо, потому что теперь и ты сам – намного более настоящий, чем был, и взгляд Его будет для тебя благом, а не гибелью. Но если осталось что-то, что держит тебя в Альвероне – путь туда еще не закрыт. Ты уже не будешь магом, но останешься собой. Сможешь пройти Дорогу иначе. И, надеюсь, придешь сюда же.

– Снова решать?

– А то как же? – отозвался Антар, пряча улыбку в бороду.

Ян оглянулся вокруг. Уходить отсюда не хотелось – до боли. Но оставаться здесь, зная, что Безликий не оставит в покое Мари и дочь…

Вздохнул:

– Решиться на смерть было проще...

Антар кивнул.

– Умереть всегда проще, чем жить. Только не для нас такая простота... Думай, Йиссен, времени у тебя – сколько захочешь сам. Я отойду, мешать не стану. До встречи – сейчас или… потом.

Антар встал, отряхивая плащ, – и исчез, просто шагнув в сторону.

Ян сидел на берегу долго... Наверное.

Ведь время здесь не имело власти.

Наконец погладил ласковую траву, вдохнул напоенный жизнью воздух и встал.

Повернулся к вершине и поклонился.

– Спасибо тебе, Настоящий, за Силу и знание, за то, что вел и хранил. За это место – и за дорогу. За Мари – и за дочь. И за то, что я был Пламенем. А больше всего – за то, что тебе не все равно.

Он окинул берег долгим внимательным взглядом – взглядом человека, надеющегося обязательно вернуться. Раскинув руки, широко шагнул с обрыва, и услышал сквозь гаснущий рокот моря и пение птиц:

– Доброй Дороги, Ветер!

Эпилог

...Льатта – вода,

Лэммир – книга,

Лиэнн – песня.

Из «Альверонского Лексикона» Махтура Биджа

Традиции – штука упрямая. Если повелось, что состязание бардов в Кэйм-Батале проходит раз в три года – значит, не в четыре, но и не в два, хотя ярмарка, сопутствующая празднику, не помешала бы городской казне и ежегодно.

Если принято проводить его на Большой площади – значит, и в этом году помост возвели именно там, хотя на Новой Рыночной куда больше места, а гильдия бардов вообще переехала на окраину, ближе к пойменным лугам Поречья. Но ведь и сама гильдия давно превратилась в традицию – наверное, еще с тех пор, когда глава ее стал по совместительству придворным певцом.

Четыре дня шли состязания, и сегодня должны были прозвучать имена победителей.

Площадь затихла, ожидая чуда.

Но почему оно должно произойти? Не первый ведь год состязаются барды в Кэйм-Батале…

И награда – серебряная ветвь в кубе из горного хрусталя – вновь досталась королевскому менестрелю, с привычной величавостью шагнувшему на помост.

«Король стихотворцев, светоч таланта, соловей сладкозвучный», – зазвучало со сцены.

«Прихвостень бесталанный, лизоблюд дворцовый, кочет хрипатый», – подхватило неведомо когда и как улизнувшее из оружейной мастерской эхо. И зрители – особенно те, кто облюбовал задние ряды, – были по большинству с ним согласны.

– Что ни говорите, а девчонка была лучше, – заявил вихрастый парень в плаще студента, обращаясь к случайной соседке.