Бродяга. Путь ветра

– Я не отниму у тебя последнее – жизнь. Даже если ты об этом попросишь. Более того – ты будешь здесь, пока не вырастет твоя дочь и пока я не исполню над ней все то, что сказал. И ты будешь видеть это, и не сможешь ни отвести глаза, ни закрыть их... И ты всегда будешь видеть себя. Такую, какой ты стала. И будешь ненавидеть свою дочь, ее юность, ее силу, ее саму.

И, став Владычицей, твоя дочь ступит на подножие этого трона, чтобы предстать передо мной – и, может быть, заметит тебя. А если нет – я укажу ей сам.

И она спросит: кто это? И я отвечу: безумная, которой могло принадлежать все, чем теперь владеешь ты – а сейчас неподвластно даже ее тело.

И, может быть, она захочет забрать то, что останется от твоей души. И я позволю ей это, и ты перестанешь быть. Но я буду еще более доволен, если она оставит тебя в этой пустоте навсегда – и ты будешь завидовать шинду. Таков мой суд, и некому оспорить его!

Голос Безликого проникал до костей, отзываясь невыносимой болью; пропитывал душу горьким ядом безысходности; змеиными кольцами давил волю к жизни. Но убить до конца не мог – в сердце бывшей ведуньи не гас упрямый, невесть каким чудом теплящийся свет. Она хотела ответить – и хотя пересохшее старушечье горло отказалось служить ей, слова эти прозвучали.

Прозвучали оттуда, откуда ни она, ни Кай-Харуд не ожидали их услышать.

* * *

– Ты слишком много на себя берешь, Лишенный Лица. И то, что ты берешь – не твое. Отнять навсегда данное не тобою – не в твоей власти, даже здесь. А всевластным ты не был и не будешь. Никогда.

Сделав последний шаг по мосту, Ян ступил на скалу, служившую основой темного престола.

– Кто ты такой, чтобы говорить мне это?

Ожившей горой развернулся Кай-Харуд к Бродяге – был он гневен и грозен, и туча, полная испепеляющих молний, была его лицом. Ничто живое не могло бы выдержать такой взгляд, не захлебнувшись леденящим, несовместимым с жизнью ужасом. Но страх Яна умер раньше него – сгорел на пепелище Дома, пылью рассеялся по Дороге, вымерз в горах Закатного вала. И теперь перед Владыкой Тьмы он стоял, как равный – Сила перед Силой, лицом к лицу, точнее, ликом к безликости.

И даже прежде, чем он ответил, Безымянный узнал его.

Того, кто должен был погибнуть в землетрясении, ради этого посланном, – но выжил, и отправился на Торинг.

Того, кого должны были поглотить Молчаливые-шинду, – но сгинули, проложив вместо этого дорогу к Вратам.

Одного из тех, ненавистных, чьи дела снова и снова нарушали столь привычное и удобное равновесие.

Тех, в ком ощущалась Сила, такая знакомая – и такая жуткая…

– Волей Настоящего и по моему выбору, я – тот, кто я есть, – ответил Бродяга спокойно. – Я пришел за ней. Она больше тебе не принадлежит. И ты отдашь мне ее, бывший.

Тяжкая длань Кай-Харуда взлетела в замахе.

Вихрь праха взвился над престолом, накренился, обретая вес и мощь, – и бессильно опал, не долетев до Бродяги. Тот, не оборачиваясь, шагнул к пропасти, за которой виднелась скала с оплетенной знаком Мари.

– Посмотри на нее, – пророкотал великан, подавив гнев и внезапно возникший, непривычный страх. – Зачем она тебе? Или тебя привлекает дряхлость? Что ж... То, что вы назвали извращениями, я понимаю и принимаю... Эй, куда ты? Хочешь полюбоваться вблизи?

Ян не обернулся.

Шаг в никуда – и пустота под ногой становится ступенью.

Еще шаг – еще ступенька.

И еще.

Почти как тогда, на площади Фориса.

Только там Сила казалась живым огнем, который нужно было донести в пригоршне, не расплескав. А теперь она текучим панцирем окружала Яна, он чувствовал ее, словно собственное тело, он был ею. Когда скала, все еще послушная воле Кай-Харуда, тронулась прочь, скрываясь в сминающейся полупустоте, Ян протянул – руку? Силу? – и приказал ей остановиться, ни на миг не усомнившись, что так будет.

Так стало.

И владыка, чьей власти был брошен вызов, покинул трон.

Чернотой полыхнуло среди серого тумана Внемирья: Кай-Харуд встал во весь рост, вскинув руки, и мрак взвихрился позади него, став то ли плащом, то ли – крыльями. Беззвучно, словно угольно-черные псы-убийцы Тамир Шада, мчался он наперерез Бродяге – и тот со скоростью ураганного ветра бросился навстречу. Пространство между ними опрокинулось огромным полем, грязно-серым, рыхлым, как подтаявший снег, и зыбучим, как песок; потянулось щупальцами, пытаясь опутать ноги. Оттолкнувшись последний раз, Ян взмыл над полем, очерчивая сложную вихревую петлю – и не теряя из виду Кай-Харуда.

Он летел, и тело его пело от давно забытого боевого задора, потому что враг был настоящим врагом, и бой был верным – независимо от исхода. С каждым мгновением гигант словно усыхал, уменьшаясь до размеров обычного человека, а, может, сам Ян, набирая силу, рос?

Нахлынуло и закружило, подхватив, ощущение распыленности. Тысячи лиц с глазами, горящими одинаковым серо-голубым огнем; тысячи рук, так привычно сжимающих оружие; тысячи...

«Вспомни, это уже было с тобой! Было! Не поддавайся!..»

Ян вспомнил.

Содрогнулся.

Представил себе голос и ладонь Настоящего – и, как тогда, вновь собрался, стал единым, целым.