Лестница в самом деле оказалась текучей – глянцевый ступенчатый водопад шириной в дюжину шагов сбегал по южному склону горы, и по бокам его потоками струился сребролист. Но главную лестницу Школы назвали Текучей не только по виду: ступив на нее, Ян почувствовал, что ступени плавно тронулись, увлекая его вверх. Справа вдали промелькнули совершенно невозможные, но от этого еще более красивые очертания беседки, окруженной кипарисами; слева открывался вид на озеро и предместья Эммэ Торинга… а впереди и вверху бело-голубой стрелой вырастала башня с многогранным кристаллом шпиля.
И вот полупрозрачный камень лестницы – удивительно похожий на воду – остался позади, и он ступил в обширный Двор, с севера и запада обрамленный высокими, причудливо изломанными стенами Школы. В противоположном углу его, в тени портика, он увидел стайку ребят в таких же, как у него, плащах, и понял: ему туда.
* * *
Они стояли посреди пустого Двора – вместе и в то же время порознь, присматриваясь к Школе и друг к другу. Одинаковые синие плащи с серебристой подкладкой – поверх привычной одежды: кожи и парчи, полотна и шелка, пестрого многоцветья Юго-Запада и строгой простоты Предгорий.
Слева от Яна был рослый, на голову выше, синеглазый паренек с гривой соломенно-желтых волос, на висках заплетенных в косички. Справа – девочка с короткими русыми кудряшками, обвернувшаяся плащом чуть ли не дважды.
Солнце уже припекало не на шутку, но школьные плащи сохраняли утреннюю свежесть. Да и стены зданий в ярком свете выглядели прохладнее, наливаясь иссиня-белым сиянием. Даже тени, затаившиеся в многочисленных стрельчатых окнах и за колоннами галерей, казались холодным светом – только более густого синего оттенка.
А брусчатка все заметнее играла алыми искрами. Один из ребят, рыжечубый коротышка, присел и попытался подковырнуть такую искорку пальцем. Потом посмотрел на нее с разных сторон, встал и ошеломленно произнес:
– Рубины… Зуб даю!
Все обернулись к нему. Он смущенно огляделся и пробормотал:
– Мой отец, Гэнт Кэмми – ювелир из Зингвэтана. А меня зовут Кайт…
И улыбнулся.
Пару минут спустя все, кто был во дворе, знали имена друг друга. Голубоглазого здоровяка-свартанца звали Иггар, худышку – родом она была с одного из западных островов – Лиу. Яну запомнились ее глаза – быстрые, внимательные, редкого рыже-карего оттенка.
Выделил он и еще одного мальчика. Тонкое лицо и серебристо-серые глаза его хранили такое высокомерное выражение, что на язык само просилось слово «отпрыск». Судя по одежде – смотревшейся просто, но дорого – он действительно принадлежал к древнему южному роду. Неохотно назвавшись, Энтви отошел в сторону и вполуха прислушивался к нарастающему галдежу.
Ни он, ни кто-либо другой не заметил, как рядом появились взрослые. «Словно из Колодца вышли!» – рассказывал потом говорливый Кайт. Правда, голос, – звонкий, чистый, – скорее заставлял думать не о колодце, а о шпилях башен, уходящих в безоблачное небо.
– Ты прав, Кайт – это рубины. Они, поверьте, не самое ценное, что здесь есть. Ценнее – мудрость. Мы рады будем поделиться ею и помочь вам овладеть Силой. Приветствую всех вас в Школе Торинга…
* * *
Голос мастера Слов действительно был звучен и чист, и лился плавным, чарующим потоком. Однако к концу третьей недели занятий Яну он успел порядком надоесть. Может, оттого, что слов было слишком много, и поток их почти не прерывался?
–
«В отличие от некоторых», – не очень вежливо подумал Ян, наблюдая за тем, как шустрый Фралл, сидящий на соседней скамье, пытается воткнуть перо в прическу Сельмы, первой красавицы класса. Перо упрямо не желало цепляться, то соскальзывая, то отскакивая от волос девочки. Сельма не удостаивала настырного соседа даже взглядом.
– Есть аккорды простые: «ветер-дерево-огонь», например, его любой деревенский колдун сумеет применить, чтоб пожар наслать; или – «вода-ветер-камень» – для вызова бури и градобоя… Но есть куда более тонкие сочетания, и чем они тоньше, тем больше открываемая ими мощь… и тем прилежнее должен быть изучающий их.
Поправив сползшие на кончик длинного носа очки, Мастер тем же тоном добавил:
– Фралл,
оставь в покое Сельму, иначе испытаешь
триаду «ум-розги-седалище» – авось ум
чудесным образом переместится в голову…
Сельма, «