Читаем Бродский за границей: Империя, туризм, ностальгия полностью

На карте современного мирового массового туризма Венеция связана с европейскими и американскими культурными путешествиями и сопутствующими им материальными средствами. Литературные и художественные модели играют важную роль в высоком туристическом дискурсе. «Набережная неисцелимых», так же как и другие путевые тексты Бродского, стихотворные и прозаические, отражает ностальгию автора по модернистскому путешественнику-мужчине, опирающуюся на байроновский миф и образ джентльмена-колонизатора в романтической традиции. Кроме ностальгии по родному городу литературные путешествия Бродского демонстрируют имперскую ностальгию, на которую проливает свет его изобретательная реконструкция русских имперских мифов в «Путеводителе по переименованному городу». Геополитический охват этой ностальгии расширяется и захватывает Мексику и Бразилию. В «Мексиканском дивертисменте» и в «Посвящается позвоночнику» эта имперская ностальгия пропитана иронической грустью об ушедших эстетических практиках и путешествиях колониального прошлого. Кроме ностальгии по дому и империи тексты Бродского также выражают своего рода туристическую ностальгию. В «Набережной неисцелимых», рассуждая о феноменологии туризма, он обнажает свое постоянное стремление найти аутентичную Венецию, личную, частную, не туристическую. Венеция представляется ему исторически достоверными, подлинными руинами. Кроме того, нарратив постоянных возвращений и расставаний демонстрирует ностальгию автора по античному мифу о возвращении, по истории об Одиссее.

Помимо разговора о современном литературном туризме в этой книге была сделана попытка посмотреть на путевую поэзию и прозу Бродского с точки зрения современных постколониальных и постмодернистских теорий. Только таким образом можно увидеть, как вовлеченность Бродского в современные культурные практики Запада, отраженная в его поэзии и прозе как на уровне темы, так и на уровне репрезентативных стратегий, делает его тексты уникальными для послевоенной русской культуры. Конечно, применять теории, возникшие как критическая реакция на европейское имперское знание, власть и культурные практики, к творчеству поэта, для которого эти практики были объектом ностальгии, – методологическая проблема для исследователя. Однако, включая тексты Бродского в диалог с этими теориями, мы можем увидеть, насколько сложна его многоуровневая ностальгия, и вскрыть имперскую подоплеку его исторического и географического воображения.

Путешествующий повествователь Бродского всегда имеет дело с двумя формами перемещения – изгнанием и туризмом. Кроме того, для него характерен нонконформизм по отношению к тому, что он понимает как советскую «империю», и ностальгическая позиция по отношению к русскому и европейскому имперскому прошлому. Бродский вырос там, где «век империи», пользуясь словами Эрика Хобсбаума, сменился следующим веком другой империи, с идеологическими основами и империалистической политикой которой Бродский не мог согласиться. Отвергая неаутентичную, с его точки зрения, имперскую культуру Советского Союза, он принимает в своих литературных путешествиях аутентичную имперскую культуру Европы и старой России. Поступая таким образом, он проецирует мировоззрение, которое многие из современных ему европейских и американских интеллектуалов посчитали бы «классическим» империализмом, на культурную сферу развитых стран Запада[426]. Из-за несопоставимости имперского опыта Запада и СССР, отраженной в значениях, которые западные интеллектуальные круги, с одной стороны, и советские диссиденты, с другой, вкладывают в понятие империи, от исследователя, включающего в диалог Бродского и современные постколониальные теории, требуется все время переосмыслять и уточнять критическую позицию. Прочтение «Путешествия в Стамбул» как полемики с западным восприятием Востока, в том числе выраженным в «Ориентализме» Эдварда Саида, показывает, как Бродский одновременно поддерживает и ставит под вопрос основы того, что критикует Саид. Способ, которым Бродский конструирует собственную авторскую идентичность, подчеркивает тот факт, что историческая и геополитическая позиция России бросает вызов дихотомии Запад – Восток, на которой строится аргументация Саида. В то же время использование Бродским ориенталистского мифа поддерживает эту дихотомию и усиливает позицию Саида: Бродский использует Стамбул и турецкую культуру как контрастный фон для создания собственной вестернизированной позиции, противопоставленной Востоку и тому, что он считает восточными чертами в России и особенно в Советском Союзе.

Перейти на страницу:

Все книги серии Научная библиотека

Классик без ретуши
Классик без ретуши

В книге впервые в таком объеме собраны критические отзывы о творчестве В.В. Набокова (1899–1977), объективно представляющие особенности эстетической рецепции творчества писателя на всем протяжении его жизненного пути: сначала в литературных кругах русского зарубежья, затем — в западном литературном мире.Именно этими отзывами (как положительными, так и ядовито-негативными) сопровождали первые публикации произведений Набокова его современники, критики и писатели. Среди них — такие яркие литературные фигуры, как Г. Адамович, Ю. Айхенвальд, П. Бицилли, В. Вейдле, М. Осоргин, Г. Струве, В. Ходасевич, П. Акройд, Дж. Апдайк, Э. Бёрджесс, С. Лем, Дж.К. Оутс, А. Роб-Грийе, Ж.-П. Сартр, Э. Уилсон и др.Уникальность собранного фактического материала (зачастую малодоступного даже для специалистов) превращает сборник статей и рецензий (а также эссе, пародий, фрагментов писем) в необходимейшее пособие для более глубокого постижения набоковского феномена, в своеобразную хрестоматию, представляющую историю мировой критики на протяжении полувека, показывающую литературные нравы, эстетические пристрастия и вкусы целой эпохи.

Владимир Владимирович Набоков , Николай Георгиевич Мельников , Олег Анатольевич Коростелёв

Критика
Феноменология текста: Игра и репрессия
Феноменология текста: Игра и репрессия

В книге делается попытка подвергнуть существенному переосмыслению растиражированные в литературоведении канонические представления о творчестве видных английских и американских писателей, таких, как О. Уайльд, В. Вулф, Т. С. Элиот, Т. Фишер, Э. Хемингуэй, Г. Миллер, Дж. Д. Сэлинджер, Дж. Чивер, Дж. Апдайк и др. Предложенное прочтение их текстов как уклоняющихся от однозначной интерпретации дает возможность читателю открыть незамеченные прежде исследовательской мыслью новые векторы литературной истории XX века. И здесь особое внимание уделяется проблемам борьбы с литературной формой как с видом репрессии, критической стратегии текста, воссоздания в тексте движения бестелесной энергии и взаимоотношения человека с окружающими его вещами.

Андрей Алексеевич Аствацатуров

Культурология / Образование и наука

Похожие книги

10 гениев спорта
10 гениев спорта

Люди, о жизни которых рассказывается в этой книге, не просто добились больших успехов в спорте, они меняли этот мир, оказывали влияние на мировоззрение целых поколений, сравнимое с влиянием самых известных писателей или политиков. Может быть, кто-то из читателей помоложе, прочитав эту книгу, всерьез займется спортом и со временем станет новым Пеле, новой Ириной Родниной, Сергеем Бубкой или Михаэлем Шумахером. А может быть, подумает и решит, что большой спорт – это не для него. И вряд ли за это можно осуждать. Потому что спорт высшего уровня – это тяжелейший труд, изнурительные, доводящие до изнеможения тренировки, травмы, опасность для здоровья, а иногда даже и для жизни. Честь и слава тем, кто сумел пройти этот путь до конца, выстоял в борьбе с соперниками и собственными неудачами, сумел подчинить себе непокорную и зачастую жестокую судьбу! Герои этой книги добились своей цели и поэтому могут с полным правом называться гениями спорта…

Андрей Юрьевич Хорошевский

Биографии и Мемуары / Документальное
10 гениев бизнеса
10 гениев бизнеса

Люди, о которых вы прочтете в этой книге, по-разному относились к своему богатству. Одни считали приумножение своих активов чрезвычайно важным, другие, наоборот, рассматривали свои, да и чужие деньги лишь как средство для достижения иных целей. Но общим для них является то, что их имена в той или иной степени становились знаковыми. Так, например, имена Альфреда Нобеля и Павла Третьякова – это символы культурных достижений человечества (Нобелевская премия и Третьяковская галерея). Конрад Хилтон и Генри Форд дали свои имена знаменитым торговым маркам – отельной и автомобильной. Биографии именно таких людей-символов, с их особым отношением к деньгам, власти, прибыли и вообще отношением к жизни мы и постарались включить в эту книгу.

А. Ходоренко

Карьера, кадры / Биографии и Мемуары / О бизнесе популярно / Документальное / Финансы и бизнес
100 мифов о Берии. От славы к проклятиям, 1941-1953 гг.
100 мифов о Берии. От славы к проклятиям, 1941-1953 гг.

Само имя — БЕРИЯ — до сих пор воспринимается в общественном сознании России как особый символ-синоним жестокого, кровавого монстра, только и способного что на самые злодейские преступления. Все убеждены в том, что это был только кровавый палач и злобный интриган, нанесший колоссальный ущерб СССР. Но так ли это? Насколько обоснованна такая, фактически монопольно господствующая в общественном сознании точка зрения? Как сложился столь негативный образ человека, который всю свою сознательную жизнь посвятил созданию и укреплению СССР, результатами деятельности которого Россия пользуется до сих пор?Ответы на эти и многие другие вопросы, связанные с жизнью и деятельностью Лаврентия Павловича Берии, читатели найдут в состоящем из двух книг новом проекте известного историка Арсена Мартиросяна — «100 мифов о Берии»Первая книга проекта «Вдохновитель репрессий или талантливый организатор? 1917–1941 гг.» была посвящена довоенному периоду. Настоящая книга является второй в упомянутом проекте и охватывает период жизни и деятельности Л.П, Берия с 22.06.1941 г. по 26.06.1953 г.

Арсен Беникович Мартиросян

Биографии и Мемуары / Политика / Образование и наука / Документальное