Бродский за границей: Империя, туризм, ностальгия

В «Старой записной книжке» князя Вяземского, где он описывает первые дни после своего приезда в Венецию в 1853 году, есть один любопытный момент. После упоминания «с приездом заходил я почти каждый день в базилику Св. Марка» он перечисляет прочие туристические достопримечательности, которые видел, – Дворец дожей, публичный сад, мост Rialto и Лидо. Затем он прерывается, чтобы описать поездку в армянский монастырь на острове Святого Лазаря. За большой египетской мумией и редкими манускриптами, которые автор записок упоминает как стоящие внимания посетителей, следует экспонат другого рода: «Стол, за которым Байрон учился Армянскому языку. С отцом Pascal Aucher, который ныне очень стар и разбит параличем». После записи о короткой беседе, которая у него была с отцом Ошером, Вяземский завершает рассказ о поездке, упоминая о цене книги, которую он купил на память: «Хорошо устроенная типография. Я купил в ней Армяно-русскую грамматику <…> Довольно дорого: грамматика стоит 10 франков, а полиглотное издание 15»[421]. Любопытно читать эту бесстрастную запись о визите Вяземского в одну из байроновских святынь Венеции. Здесь нет никакого восхищения от запоздалой возможности увидеть монастырь и встретить знаменитого наставника Байрона. Наоборот, Вяземский, бывший когда-то главным распространителем русского байронизма, заканчивает заметку, скрупулезно записывая, что он купил и сколько это стоило. Эти поспешно набросанные строки и их обыденный тон выдают разрыв стареющего поэта с его прошлым: «Мы все глядели в Наполеоны и в Байроны и многие довольно удачно их корчили», как он пишет несколько далее в той же записной книжке[422].

Записи Вяземского отражают не только перемены в его собственной биографии, произошедшие между 1819 годом, когда он впервые прочел Байрона, и 1853-м, когда он приехал в Венецию, но также и трансформацию культа Байрона и европейской культуры путешествий, произошедшую за это время. Вяземский не был первым посетителем армянского монастыря. В начале тридцатых годов Джон Мюррей III, будущий автор популярных путеводителей, писал после посещения монастыря, что отец Ошер «утомлен визитами англичан»[423]. Замечание Мюррея связано с тем, что за двадцать лет, прошедших после публикации «Паломничества Чайльд-Гарольда», путешествия англичан по Европе часто определялись маршрутом Байрона. Постепенная демократизация европейского туризма началась в посленаполеоновский период и продолжалась на протяжении нескольких десятков лет. Путеводители и травелоги стали неотъемлемой частью бурно растущей туристической индустрии. Авторы этих травелогов старались опускать байроновский политический контекст, выводя на передний план эмоциональные и эстетические аспекты его путешествий. К 1855 году излюбленным объектом популярной сатиры стала фигура англичанина, стоящего на Мосту вздохов и цитирующего начальные строки четвертой песни «Чайльд-Гарольда»[424]. Венеция превратилась в туристическую столицу, а Байрон стал одной из ее главных достопримечательностей. Это отразила и русская сатирическая литература. Замечательный пародийный травелог в стихах И.П. Мятлева «Сенсации и замечания госпожи Курдюковой за границею, дан л’этранже» был написан после путешествия автора по Европе в 1836–1838 годах. В части, посвященной Венеции, повествовательница, госпожа Курдюкова, карикатура на русскую провинциальную барыню, вспоминает о Байроне и «Чайльд-Гарольде»:

Мусье Байрон, ле поэт,
Тут трагедии сюжет
Отыскал, любовь прибавил,
И событие прославил,
И приплел тут свой роман[425]

.

Венеция – квинтэссенция европейского туристического города. В то же время изображение города в литературе, принадлежащей к западному канону, связано с нарративами и идентичностями, обычно противопоставляемыми массовому туризму. В высокой литературе Венеция – город перемещенных художников и писателей-изгнанников, романтическим прототипом которых является Байрон. Тем не менее все эти художники и изгнанники, включая Байрона, прибывали в Венецию по своей воле и знакомились с ней как туристы. Густав Ашенбах, герой Манна, ставший примером модернистской интерпретации перемещения и смерти в Венеции, был не только немецким писателем, но и туристом с севера Европы, остановившимся в «Эксельсиоре», самом роскошном отеле на фешенебельном курорте Лидо.