Брокен-Харбор

Не комната, а просто мечта риелтора — только вот невозможно представить, кто теперь захочет здесь жить. Во время отчаянной борьбы стол опрокинули, угол столешницы угодил в окно, и на стекле трещина, разбегающаяся огромной звездочкой. В стенах снова дыры, одна высоко над столом, другая, большая, — за перевернутым замком из «лего». Все вокруг усыпано крошечными белыми шариками, вывалившимися из распоротого кресла-мешка; на полу валяются кулинарные книги, блестят осколки разбитой рамки с рисунком. Всюду кровь: брызги на стенах, безумные перекрестия капель и отпечатков ног на кафельном полу, широкие мазки на окнах, запекшиеся сгустки, впитавшиеся в желтую обивку стульев. В нескольких дюймах от моих ног разорванный пополам ростомер с картинкой — мультяшный ребенок, взбирающийся по бобовому стеблю с большими листьями. Надпись «Эмма 17.06.09» почти не видна под свернувшейся кровью.

Патрик Спейн лежал ничком на полу в дальнем конце комнаты, там, где устроили игровую зону, среди кресел-мешков, мелков и книжек с картинками. Он был в покрытой высохшими темными пятнами пижаме — синяя рубашка и штаны в бело-синюю полоску. Одна рука согнута под телом, другая вытянута над головой, лицо повернуто к нам: очевидно, до последней секунды он пытался ползти, добраться до детей — причину можете выбрать сами. Светловолосый, высокий и широкоплечий парень; судя по телосложению, когда-то, возможно, играл в регби, а теперь уже начинал расплываться. Чтобы напасть на него, нужна немалая сила, ярость или безбашенность. Кровь в растекшейся из-под его груди луже загустела и потемнела. По всему полу — чудовищная сеть мазков, отпечатков ладоней и полос. Из этого хаоса выходили путаные переплетающиеся следы и направлялись в нашу сторону, но исчезали на полпути, словно оставившие их окровавленные люди растворились в воздухе.

Слева от трупа лужа крови расширялась, ярко поблескивала. Надо будет уточнить у полицейских, но можно с уверенностью предположить, что именно здесь они нашли Дженнифер Спейн. Либо она приползла, чтобы умереть, обнимая мужа, либо он остался лежать рядом, когда покончил с ней, либо кто-то позволил им умереть вместе.

Я простоял на пороге дольше, чем необходимо. Когда впервые попадаешь на место преступления, не сразу получается уложить в голове увиденное — внутренний мир отрывается от внешнего, чтобы защититься; твои глаза открыты, но до сознания доходят только красные полосы и сообщение об ошибке. За нами никто не наблюдал, поэтому Ричи мог не торопиться. Я отвел от него взгляд.

Сквозь какую-то щель в заднюю часть дома ворвался порыв ветра и разлился вокруг нас, словно холодная вода.

— Иисусе, — сказал Ричи, поежившись. Он был бледнее, чем обычно, но говорил без дрожи в голосе и пока что держался на ура. — Пробрало до костей. Из чего эта хибара? Из туалетной бумаги?

— Не ворчи. Чем тоньше стены, тем вероятнее, что соседи что-то слышали.

— Если у них есть соседи.

— Будем надеяться. Готов идти дальше?

Он кивнул. Мы оставили Патрика Спейна на его светлой, обдуваемой сквозняками кухне и пошли наверх.

На втором этаже было темно. Я открыл портфель и достал фонарик; скорее всего, полицейские уже захватали все своими жирными лапами, но прикасаться к выключателям все равно нельзя — возможно, кто-то включил или выключил свет намеренно. Я зажег фонарик и толкнул ближайшую дверь носком ботинка.

Очевидно, на каком-то этапе информацию переврали, потому что Джека Спейна — курносого мальчика с длинноватыми, светлыми, вьющимися волосами — не кромсали. После кровавого месива на первом этаже его комната действовала почти умиротворяюще. Ни капли крови, ничто не сломано, не перевернуто. Мальчик лежал на спине, руки вскинуты над головой, словно целый день играл в футбол, а потом рухнул на кровать и заснул. Мне почти захотелось прислушаться к его дыханию, однако все становилось ясно по лицу. Он казался загадочно спокойным, такой вид бывает только у мертвых детей: тонкие веки крепко зажмурены, как у нерожденного младенца, будто, заметив смертельную опасность, дети прячутся назад, вглубь, в самое первое безопасное место.

Ричи издал негромкий звук, словно кот, пытающийся выблевать комок шерсти. Я обвел фонариком комнату, давая ему время собраться. Стены пересекала пара трещин, но никаких дыр, если только их не закрывали постеры: Джек болел за «Манчестер Юнайтед».

— У тебя дети есть? — спросил я.

— Нет. Пока нет.

Он говорил вполголоса, как будто боялся разбудить Джека Спейна или вызвать у него кошмары.

— У меня тоже, — сказал я. — И в такие дни это к лучшему. Став отцом, ты даешь слабину. Бывает, что детектив крут как скала, после вскрытия может обедать стейком с кровью, а потом жена рожает спиногрыза — и вот парень уже раскисает, если жертве меньше восемнадцати. Сто раз такое видел — и всегда благодарю Бога за контрацептивы.