Броманс

Утром Сэмми приплелась на кухню разбитая: полночи вертелась на постели, разрываясь между злостью, обидой и вновь проснувшейся детской неприкаянностью. И не хотела видеть мать и одновременно хотела — просто высказать в лицо, что о Тине думает. Ссутулившись, Сэмми ковыряла ложкой давно размокшие склизкие хлопья. Не видела, но чувствовала, как тетка то и дело посматривает на нее. Но вот странно — помалкивает. Отодвинув нетронутую чашку, отпила кофе и скривилась: давно остыл, противный. Сунув руки в карманы, побрела из кухни.

— Саманта…

И голос-то у тетки необычный — нерешительный. Не останавливаясь, Сэмми дернула плечом. Бросила:

— Пусть приезжает. Но я ничего не обещаю!

Не нужны ей никакие утешения (врет) или наставления (правда), высказать бы, что накипело. Как назло, Марси сегодня занята — родители повезли менять зубные скобки, а заодно и шопингом заняться. И Клара уехала то ли на какой-то переучет, то ли на учебу. Целый день ждать прибытия матери (Тина обещала приехать к шести после полудня), это ж рехнуться можно! Тем более, что тетя с утра принялась выскребать весь дом с чердака до подвала, как будто грозилась нагрянуть опекунская комиссия, то и дело шпыняя племянницу.

Сэмми вышла на улицу, огляделась в поисках утешительного Кота — обнял бы и в ответ на ее ругательства и жалобы напел свою успокаивающую уютную песню. Но зверь, похоже, вполне прижился у Лоу и о набегах на заброшенный дом больше не помышлял. Кстати, на ее объявление о живой находке никто так и не откликнулся. Сэмми серьезно пораздумывала, не заявиться ли сейчас на Холм с инспекционной проверкой: как тут кормят подопечное животное, не обижают ли. Но представила реакцию обоих Лоу и со вздохом отказалась от этой идеи. Если добавить к ожидаемому визиту матери еще и презрительные взгляды и ядовитые реплики Хиро… это уже будет перебор.

Поэтому Сэмми просто бродила по улицам, то и дело поглядывая на часы — не пора ли возвращаться. Пришла домой к пяти, уставшая и замерзшая. Дом был полон умопомрачительных запахов еды и печева. Сэмми заглянула на кухню. Сосредоточенная и раскрасневшаяся тетя Ханна манипулировала бурлящими кастрюлями и стреляющими маслом сковородками.

— Куда столько? На целый полк наготовила!

— Это же не на один день! — отрезала опекунша. — И вообще иди переоденься!

Что-то тетка ещё более дерганная, чем она. С чего бы? Не ее же мать приезжает!

Сэмми спустилась через час. Весь этот час она потратила на переодевания: эта майка слишком мятая, это какая-то детская, эта унылая, эта старая… Поймав себя на том, что уже десятый раз подскакивает к зеркалу, чтобы уложить волосы по-другому, Сэмми заставила себя убрать расческу и натянуть первую подвернувшуюся майку вкупе к новеньким джинсам: тетка на днях неожиданно расщедрилась, теперь понятно, почему. Чтобы Тина прослезилась, увидев, какой большой и красивой стала ее ненаглядная дочурка!

Тетя Ханна сидела в гостиной возле уже накрытого стола. Сэмми сглотнула при виде блюд, которых они и на рождество не едали. Под надетым фартуком виднелось самое торжественное темно-синее шелковое платье — его опекунша надевает только на юбилеи, свадьбы, похороны… и визиты своей младшей сестры.

— Не кусочничай! — прикрикнула тетя Ханна, едва Сэмми потянулась к блюду с ветчиной, ещё и полотенцем для верности хлестнула. — Вот подъедет, тогда и поедим.

Кусок стащенного мяса встал в горле.

Двое сидели молча и глядели на часы. Стрелки просто издевались — двигались так медленно, что хотелось схватить их медлительные кончики и протащить по циферблату.

В полседьмого тетка пошла включить духовку — подогреть остывающее блюдо. В семь встала у окна. Смех, да и только: как будто переулок открытая трасса, где любого подходящего или подъезжающего видно издалека.

Еще через полчаса решительно заявив: «Наверное, что-то случилось», — тетя Ханна взялась за телефон. Сэмми пододвинула к себе тарелку из того самого фарфорового сервиза с синими цветочками и навалила всякой всячины полными ложками. Ела уже остывшее, не чувствуя вкуса, и слушая, как ушедшая на кухню тетка раз за разом набирает номер.

В полдевятого девушка встала, пробормотав «спасибо, было вкусно», побрела наверх.

— Саманта!

— Что? — Сэмми оглянулась с лестницы. Тетя Ханна стояла в дверях кухни. Свет светил ей в спину, лица не разглядишь. Опекунша молчала — похоже, не знала, что сказать. Наконец махнула рукой с телефоном, промолвив:

— Спокойной ночи.

Какой ночи, детское время! Сэмми вновь рухнула на кровать. Лежала в темноте, не сняв кроссовок, глядела на пробивавшийся через неплотно закрытую дверь свет. Слушала, как расхаживает внизу тетка, гремит посудой, льет воду. Вновь и вновь набирает телефонный номер. В голове было пусто, набитый желудок — как камень. Никаких чувств. Ничего.

Сэмми даже незаметно для себя задремала.

Проснулась от громкого голоса опекунши. Поднялась и, на цыпочках добравшись до выхода, тихонько приоткрыла дверь. Тетя Ханна стояла посреди уже вылизанной до блеска кухни, подперев рукой бок, и, прижав к уху телефон, кричала: