Броневержец

Через полгода, в конце апреля, новоиспеченный прапорщик Алексей Петрович Шашкин собственной персоной пожаловал в отпуск на родину. Теперь уже он, в новенькой, сшитой в военном ателье по индивидуальному заказу форме, отглаженных с парафином брюках, надраенных до блеска сапогах и в хрустящем, пахнущем кожей офицерском ремне, упругой неспешной походкой, как когда-то Колька Дынин, вышагивал по дорогим сердцу сельским улицам. Шел под руку с таявшей от восторга матерью с одной стороны и курящим самосад гордым и несколько смущенным отцом — с другой. Сын самостоятельный, в люди вышел! Военные по тем временам в большом почете и уважении были.

По гостям ходили два дня. Как водится, деревенские родственники охотно привечали. А у кого были девки на выданье, так вообще наперебой зазывали. От такого непосильного внимания Леха даже чуток озадачился и подустал.

— Хотел себе отдых провернуть, а получился карнавал на берегу самогоновой речки, — думал он ранним утром третьего дня, страдая от головной боли и сухости во рту.

Быстро, по-военному приведя себя в порядок, он надел полевую форму, наскоро позавтракал предусмотрительно оставленным матерью на плите борщом и отправился на самое, пожалуй, важное после встречи с родней свидание. Он шел в колхозный гараж.

— Как там моя Клеопатра?! — думал он, ускоряя шаг, чуть не прыгая от радости, завидев издали приземистые кирпичные постройки колхозных мастерских. Внезапно нахлынувшее волнение, заставило его ненадолго остановиться. Все здесь было по-прежнему. Каждая канава и каждый бугорок на проселочной дороге, ведущей к гаражу, остались на месте, словно по ней никто все это время не ездил. Он внимательно посмотрел в сторону, отыскивая взглядом что-то сбоку от дороги.

— Ну, точно! — Он сделал несколько шагов по молодой свежей траве. — Мои колеса! Почти не заросли. — Он вспомнил, как незадолго до призыва пытался обогнать медленно ползущий по дорожной колее трактор. Уже поливали осенние дожди, отчего дорога напоминала собой двухколейный открытый водопровод. Леха тогда решил проскочить на обгон рядом с дорогой, да так засел в жирную размокшую грязь, что пришлось пользоваться услугами того же тракториста. На месте буксовки задних колес остались две характерные полукруглые канавы. Для Лехи в данный момент они имели, пожалуй, особую ценность. Он пристально, уважительно рассматривал их, как реликвию из музея собственной жизни. Это потом, с возрастом, люди перестают замечать нюансы прошлого, проскакивая памятью по верхам, минуя мелочи, сглаживая неровности, перепрыгивая через трещины. Но тут случай другой. Тут еще вся жизнь до мелочей по местам расставлена. Для двадцатилетнего Лехи два года назад это большой скачок в историю, от того и невыносимо дорого было его трепещущей душе любое, внезапно опознанное им дерьмо.

Он неторопливо пошел дальше. Казалось, что с каждым его шагом время движется в обратную сторону и он снова тот же пацан в замасленной фуфайке и картузе, спешащий поутру на работу. Глубоко вдыхая запах лежалого силоса, принесенный ветерком от скотного двора, под дробь участившегося пульса он уже подходил к мастерским.

Завгар Петр Никодимович стоял у ворот мастерской и что-то громко доказывал окружившим его троим пожилым слесарям. Он размахивал рукой с зажатыми в ней бумажными листами и, судя по красноречивой мимике его губ, жутко матерился, значительно прибавляя тем самым веса своей точке зрения. Слесаря тоже горланили в ответ, не согласные с мнением завгара. Они стояли спиной и не видели подходившего Леху. Завгар мог бы заметить его, но был сильно близорук. Уже ясно доносилась суть их содержательной беседы. Леха остановился, не желая прерывать диспута, и с интересом слушал.

— Хрен вам с коромысло, а не наряды! — кричал раскрасневшийся завгар. — Норму не сделали, опять вчера бормотухи нах…сь! Работать кто будет, я спрашиваю?!

— Никодимыч, мы же после смены выпивали! — пьяно разводили руками слесаря.

— А на смену во сколько сегодня приползли?! Я кого спрашиваю?! В десять часов, после захода на сельмаг?! Сталина на вас не хватает! Замудонцы! Не подпишу процентовки, пока работу мне лично не сдадите! — орал завгар.

— Прапорщика на них не хватает! — громко и четко по-военному резюмировал Леха.

Петр Никодимович вздрогнул от неожиданности и прищурил глаза, разглядывая внезапно возникшее говорящее пятно.

— Леха! — воскликнул он. — Ешь твою балалайку! Здорово, командир! Слыхали мы про тебя! Слыхали! Молодец, что в армии остался, а то тут с этими кузнецами народного счастья, — он кивнул на довольных Лехиным своевременным появлением полупьяных слесарей, — трекнешся, как кукушка со столба! Пошли в кабинет! — Он обнял Леху и повел в гараж.

Сначала, порасспросив его о том о сем, Петр Никодимович вздохнул и поведал Лехе грустную историю.