Бронте

— Да, мисс. Сейчас позову капитана, — ответил офицер и скрылся из виду.

Когда тот пришёл, Шарлотта заговорила с ним своим тихим голосом:

— Сударь, я должна завтра отплывать на этом пароходе в Бельгию, мне там предстоит работа гувернантки. Мой поезд надолго задержался и прибыл почти ночью. В Лондоне у меня ни родных, ни знакомых нет и остановиться на ночлег мне негде. Искать гостиницу и блуждать по полутёмным улицам я сочла неприличным. Я Вас умоляю позволить мне переночевать на корабле.

— М-мда … Ну, что же поднимайтесь на палубу и занимайте своё место соответственно билету… Гарри, помоги мисс, — обратился капитан уже к матросу.

В воскресенье она увидела старинные кварталы Брюсселя, а в семь часов вечера вступила в стены пансиона. Супруги Эжер встретили Шарлотту приветливо и просили её располагать их гостиной, как своей, а также предложили помощь в обуздании непослушных учениц.

Зарплата была невелика, часть её уходила на оплату уроков немецкого языка. Ученицы порой казались равнодушными, но чаще им нравилось шалить и угомонить их было не просто. Мистер и мадам Эжер хотели присутствовать на её уроках, при них неугомонные девочки вели себя послушно, но Шарлотте хотелось справиться собственными силами. Она старалась влиять на подопечных лишь манерой беседы с ними и проявляя твёрдость характера. В гостиной Шарлотта появлялась редко, она не хотела надоедать хозяевам своей персоной, ни днём, когда там часто звучала музыка, ни вечером, когда супруги приходили туда вместе с детьми.

Шарлотта регулярно давала уроки английского языка мистеру Эжеру и его шурину. Они старательно и быстро изучали язык и скоро могли уже говорить по-английски довольно прилично. Она старалась научить их высказываться, так как говорят англичане, некоторые неудачные их попытки её потешали.

Из всех обитателей пансиона Шарлотта была расположена лишь к чете Эжер и уважала только их. Остальных она игнорировала. С католичками она не завязала приятельских отношений, ей чужды были их обряды. Каждое воскресенье она ходила в немецкие и английские часовни. И часто уединялась, совершая прогулки по городу. Из Брюсселя уехали её знакомые, и она чувствовала себя одиноко. Шарлотта очень радовалась, получая вести из дома, и становилась подавленной, когда долго не было писем. Родные обычно замалчивали о своём плохом самочувствии, старясь не огорчать её, но она тревожилась за них постоянно. Шарлотта была довольна, что Табби продолжает жить в пасторате, и благодарила отца за его доброту к ней, считая, что он выразил милосердие по отношению к старой, но очень преданной служанке, которой было уже за семьдесят и, которая, безусловно, ослабела, но по-прежнему работает усердно. Жалела, что Хана ушла и теперь помощь Табби легла на плечи хрупкой Эмили.

К своему требовательному педагогу мистеру Эжеру, у которого Шарлотта продолжала брать уроки литературы, она чувствовала безграничное уважение. Её совсем не обижал его строгий тон, когда он делал ей замечания по поводу её ошибок. Она внимала его объяснениям с благодарностью в сердце и восторгалась тому, как он тонко распознаёт достоинства того или иного творения писателя или поэта, как владеет богатством языка, подсказывая ей, как уверенно он держится, что невольно внушает почтение. Ей очень интересно было его слушать. Шарлотта видела в нём наставника, который освещал ей, сокрытую тьмой невежества, истинную суть. И, как он мастерски её доносил! Она понимала, что его строгость на уроках, переходящая в суровую требовательность только на пользу ученицам, в том числе и ей, потому что заставляет относиться серьёзно к выполнению заданий и приучает к вниманию, что гарантирует хорошее усвоение знаний. Для неё, зажатой своей безграничной самокритичностью, мистер Эжер был учителем, с которого надо брать пример. Он умный учитель, пробуждающий у неё ещё большую жажду познания, который не колеблется в выбранном методе обучения.

Обожание профессора Шарлоттой росло. Видеть и слышать его — удовольствие, которое постепенно перерастало в потребность.

Наступили каникулы, все разъехались, ученицы по домам, преподаватели к родственникам, супруги Эжер с детьми к морю. Пять недель кроме Шарлотты в пансионе оставалась ещё одна учительница, француженка, с которой у неё совсем не было общих интересов, и даже её присутствие не только не скрашивало её одиночества, а угнетало.