BRONZA

Тем летом для всего семейства Веберов стало глубоким потрясением решение эрцгерцогини привести сына в их поместье в Альпах. Поддерживаемый слугой и матерью, порог их дома переступил настоящий сказочный принц. Впрочем, номинально он и являлся принцем, только вот королевства у него уже не было.

Красота юного Генриха покорила всех. Но больше, чем красота, Людвига покорили стойкость (ни стона, ни жалобы) и мужество, с какими тот ждал смерть. Не всякий захотел бы жить, зная, что с каждым шагом костлявая к тебе все ближе.

Они быстро подружились. Росший здоровым ребенком, выносливый и сильный, Виго посчитал своим долгом опекать красивого, но бесполезного, как цветок в проруби, товарища. Старался всегда быть рядом, предвосхищая его просьбы и желания. В буквальном смысле носил на руках. Когда от очередного приступа Генрих слабел так, что не мог пошевелиться, он нес на себе его изнуренное болезнью, совсем легкое тело.

Охраняя покой уснувшего Генриха от шумных братьев и сестер, подолгу сидел возле его кровати. Любовался его красотой, что день ото дня становилась все более хрупкой, прозрачной. Подобно морозному рисунку на стекле, казалось, согрей дыханием, и он исчезнет. Смотрел на чистую линию лба, глубокие тени на щеках от длинных загнутых ресниц. Темный росчерк бровей. Печальную, уже не скрывающую страданий полуулыбку. И представлял, что скоро ярко-голубые, будто молодая бирюза, умеющие вспыхивать таким светом глаза Генриха закроются, чтобы больше не открыться. Никогда. По нежному лицу начнут ползать черви. Белая, без единого пятнышка кожа покроется трупными пятнами и начнет гнить. И чувства, что обуревали его в тот момент, гневным рычанием клокотали в горле.

Он не понимал, для чего Господь, сотворив подобную красоту, обрекает ее на грязь разложения, прах и забвение. Людвигу было двадцать два года, и он окончательно разочаровался в умении Господа разумно мыслить. А Виго на дух не переносил тех, кто был не в состоянии пользоваться своим «серым веществом».

По настоятельному совету приглашенного в имение тетушкой Брунхильдой провидца Виллигута (которого он считал обычным проходимцем), пообещавшего убитой горем матери, что ее сын будет жить долго и счастливо (хотя все видели, что времени у Генриха почти не осталось), эрцгерцогиня отправилась в Ватикан – припасть к папскому престолу. И свершилось чудо – Генрих в одночасье исцелился от убивающей его болезни. Расцвел, его тело налилось силой и здоровьем. Предсказание Виллигута сбылось.

Людвиг один не поверил в чудесное исцеление. Но ему было наплевать, какая тварь воскресла и смотрит на него глазами Генриха. Для него ничего не изменилось. Он остался любящим братом и верным другом – демону, не требуя от того никаких доказательств. Зато был уверен, что явись ему Христос и яви все, описанные в библии, чудеса, чтобы доказать божественность своей природы, и узри он это собственными глазами, оставил бы за собой право отрицать Его. По губам Людвига Густава Вильгельма барона фон Вебера, цинично приподняв уголок рта, скользнула кривая усмешка. В его душе больше не было места глухому Богу. Да и зачем вера убежденному безбожнику?!

Отвлекшись от своих мыслей на громкий возглас старшего брата, пристрелявшего сегодня новое ружье и весьма довольного этим, барон уже собрался было подшутить над его ребяческими восторгами, но тут в столовую вошел Генрих. Его глаза сияли. Вместе со свежестью морозного воздуха, вплетаясь в сумерки рано наступившего вечера, в комнату вслед за ним проник отсвет кровавого заката.

Присутствующие тут же накинулись на опоздавшего к началу застолья Генриха с вопросами, куда он исчез, где был, что делал. Понимающе переглянувшись с Людвигом, тот ответил, что любовался красотами природы, и заразительно рассмеялся. Барон тонко улыбнулся. Он был доволен, что сумел угодить тому, кого любил святой любовью нерасторжимых кровных уз.

Утром провожать их вышло все дружное семейство Веберов. От всей души пожелали благополучно добраться до Берлина. Ведь обоим еще предстояла Рождественская ночь! Пожимавший руки своим мальчикам глава семейства даже не подозревал, что пожимает руки двум рыцарям могущественного ордена Розенкрейцеров, а его средний сын – последний, тринадцатый рыцарь, и единственный, кого приняли в орден по личной рекомендации самого основателя.