BRONZA

На этой поучительной ноте Монсеньор покинул номер. Нажал кнопку лифта, но дожидаться не стал, отправился вниз по лестнице. «Какой же ты, право, садист, Сэйрю! У меня даже во рту пересохло! Только черта лысого я позволю тебе, любезный мой братец… еще хоть раз посыпать мою голову пеплом подобного унижения!» Решив, что ему нужно срочно выпить, быстрыми шагами пересек холл отеля и направился в бар.

– Налейте мне чего-нибудь, да покрепче! – обратился он к бармену, усаживаясь на высокий стул возле стойки.

«Что-нибудь, чтобы забыться…» Пил большими глотками крепчайший ямайский ром, не пьянея, и размышлял над случившимся. «Вот и ты, глупый мальчик… – думал про Оуэна, – ломишься в душу брата, словно в закрытую дверь, уверенный, что та заперта изнутри! А дверь открывается просто, достаточно потянуть ручку на себя…»

Бармен, натирая стаканы, украдкой поглядывал на седовласого мужчину, сидевшего у барной стойки в глубокой задумчивости. А Монсеньор думал о том, что в последнее время Марк слишком легко гибнет. Он уже не помнил, когда тот доживал хотя бы до тридцати. Хорошо быть безрассудно отважным и бросаться грудью на амбразуру, зная, что и эта жизнь не последняя. Тоже мне Аника-воин! Чем, собственно, ты отличаешься от Оуэна, убивающего себе на потеху? По крайней мере, тот и не скрывает, что ему просто нравится убивать! Ты же губишь одну за другой жизни молодых ребят малодушно – из боязни признаться самому себе в собственном нежелании жить. Ни сейчас. Ни потом. Нигде. И нет тут никакого выхода. И свет не собирается забрезжить в конце туннеля. Есть только выбор. «На чью же сторону встанешь ты?» – думал уже о себе Монсеньор.

Он видел уснувшего в кресле у догоревшего камина старика, укрытого клетчатым пледом. Умное лицо изрезано глубокими морщинами, в руке потухшая трубка. Прости! Я мог бы сказать тебе «прости», но не будет ли это еще большим лицемерием – извиняться перед тем, кому суждено похоронить всех, кого любишь… И к черту любые угрызения совести!