BRONZA

Проснувшись среди ночи с криком – любимый брат только что во сне отрубил ему голову, Оуэн резко сел на кровати. Отбросил одеяло. Схватился руками за горло. Ему было душно, не хватало воздуха. Его душила злоба. Позволить себе быть настолько беспечным… Это едва не стоило ему жизни…

У заклятия, сторожившего Марка, оказалась совершенно невероятная, просто немыслимая Сила – пробив броню охраняющих заклинаний, словно бумажный листок, она ударила его. Отшвырнула назад. Мелькнувшая перед лицом яркая вспышка, опалив кожу нестерпимым жаром, мгновенно выжгла сетчатку глаз, погрузив его в черное пространство слепоты. Раздирая горло надрывным криком, в мозг вонзилась ледяная игла боли. Только вот собственного крика он уже не услышал, Заклятье почти убило его. Если бы не Шибан, вероятней всего ему пришлось бы искать себе новое тело.

После того аргентинского покушения не отходившие от хозяина ни на шаг, сузив периметр своего присутствия до минимально допустимого расстояния, они успели спасти его, прикрыв собой в самый последний момент. Правда, великолепное тело потомка нормандских викингов все же получило такие раны, что, будь он человеком, врачам пришлось бы констатировать смерть от повреждений, несовместимых с жизнью.

Провалявшись в постели несколько дней, не привыкший к абсолютной темноте перед глазами, из-за слепоты лишь ощущая под пальцами изуродованное до неузнаваемости лицо, он бесился и орал до хрипоты от своей беспомощности. В приступе глухого бешенства от того, что регенерация идет слишком медленно, неясно чувствуя целительное прикосновение шершавых языков Ши, вылизывающих его, джентльмен до мозга костей, он ругался, как последний лондонский кэбмен…

Оуэн встал с кровати, распахнул дверь и вышел на балкон. Вдохнул полной грудью. Близился рассвет, но в непроглядной темени безлунной ночи, не спешившей покидать город, не светились даже звезды. Небо было затянуто тучами, накрапывал дождь. Сразу замерзнув, он вернулся обратно в комнату, прошел к бару, налил себе выпить. Спать расхотелось. Включил телевизор и, расположившись на широком диване, по восточной привычке поджал под себя ноги.

Дикторша в костюме канареечного цвета радостно щебетала с экрана, что в этот уикенд будет сухо и солнечно. А он, застыв с бокалом в руке, вспоминал вкус его губ. Мягких, податливо уступающих ему, приоткрывшихся навстречу его поцелую. Дурманящий запах его кожи. Игру света в каштановых прядях и просыпающееся желание в потемневших от неги глазах Марка. «К черту все!» – издав горлом рычащий звук, Оуэн опрокинул в себя отдающий горечью полыни вермут и потянулся за сигаретами. Открытая пачка валялась на черном стекле журнального столика. Щелкнул зажигалкой, закурил, глубоко затянувшись, выпустил дым через нервно обрезавшиеся ноздри.

– Оковы Согласия! Умно… Сэйрю, ничего не скажешь! Всегда предполагал, что ты способен на что-нибудь этакое… исключительно подлое! – озвучивая свои мысли, пододвинул к себе нефритовую черепаху, стряхнул в нее пепел. – Марк, дурачок, что ты наделал? Ну какими словами объяснить тебе… Какую еще причинить тебе боль… чтобы ты раскрыл свои глупые синие глаза и увидел, наконец, истинную рожу его лица?!

Никакая магия не властна была над Оковами Согласия. Снять Оковы мог только тот, кто добровольно согласился надеть их на себя, или тот, по чьей воле они были надеты. Марка, естественно, уговаривать бесполезно… А просить эту чешуйчатую гадину… вечности не хватит! Он схватил со стола пепельницу и, не глядя, со злостью запустил в стену, где висела панель телевизора. Оборвав на полуслове вещающего о чем-то по-утреннему бодрым голосом диктора, экран погас. На пол посыпались осколки. В наступившей темноте, не обращая внимания, что ступает по осколкам, не замечая, что режет в кровь босые ступни, Оуэн подобрал лишившуюся головы черепаху и поставил на место.

– Не помню, чтобы приглашал гостей… – недовольно бросил он в темноту, – но раз уж ты здесь… может, хватит исподтишка шпионить за мной?

Направившись к бару, спросил:

– Тебе налить?

Не интересуясь, что именно будет пить ночная гостья, сделал два скотча со льдом и вернулся к дивану. Один стакан поставил на журнальный столик. Большими глотками, выпив свой скотч, растянулся на диване. Под ним приятно заскрипела черная кожа обивки.

Гостья протянула руку за скотчем, чуть пригубила, не поблагодарив за внимание, поставила обратно.

Оуэн усмехнулся, сейчас ему было не до любезностей.

– Так вот что за «сторож» сторожит моего любимого братишку? – не скрывая своей иронии, обратился он к ней, но тут же сорвался:

– Тупица! Идиот! Безмозглый недотепа! Как он мог согласиться? Добровольно надеть на себя эти вериги… Ради чего?!

Снимая норковое манто, гостья чуть повела плечом в ответ и усмехнулась ему не менее иронично. Он хмыкнул.

– Сколько яда… Сейчас я растаю от твоего кислотного взгляда!

Роскошная брюнетка с чувственным ртом и яркой фиолетовой прядью в гладких, прямых волосах скользнула в его объятия. Откровенно прильнула к нему соблазнительным телом. Руками обняла за шею.

– Неужели и как снять их… знаешь? – саркастично заметил Оуэн, отрывая ее от себя.

Получив вместо ответа пощечину, грубо оттолкнул женщину. Потрогал щеку.

– А, если я обижусь? – спросил холодно.

Гостья проигнорировала недвусмысленную угрозу в его голосе. Устроившись у него на коленях, снова обняла за шею, с милой непосредственностью подула на покрасневшее место, игриво чмокнула. Прошептала в самое ухо:

– Убьешь вестника – так ничего и не узнаешь!

Оуэн снова отодвинул ее от себя, заглянул в бесстыжие глаза. Эта змея могла и обмануть!

А та продолжила:

– Мне было позволено свернуться на подушке маленькой змейкой и украсть чужой сон! Он предназначался тебе! Но… – она надула губы, – я расскажу его… после!

Понимающе усмехнувшись, он склонился к ярко накрашенным малиновым губам, поцелуем выплачивая первый «взнос» за будущую информацию. Взглядом знатока оценив вечернее, для куртуазных вечеринок, платье ночной гостьи, поинтересовался, не собирается ли она пригласить его куда-нибудь в качестве эскорта? Догадавшись по ироничной окраске вопроса о его нежелании сопровождать ее, та томно огляделась вокруг.

– Не хочу никуда идти! Хочу здесь, у тебя! – тоном избалованной девочки выразила она свое желание.

Проследив за ее взглядом, Оуэн как-то по-новому взглянул на свою шикарную холостяцкую берлогу. Он любил пространство и свет. Высокие окна с вертикальными жалюзи, меняющие в зависимости от угла поворота освещение просторной комнаты по его желанию. Белый паркет, черная мебель. Сероватый камень стен. Стекло и металл барной стойки, отгораживающей кухню от остального помещения. На противоположной стене большое художественное панно.

Лист тонкой жести с выдавленными на нем лицами. Маски человеческих эмоций, что в предрассветной тьме казались дьявольски-насмешливым гротеском с лиц грешников, томящихся в аду. За балконной дверью сад на крыше и бассейн. Его взгляд задержался на медной ванне у окна, стоящей львиными лапами на вделанном в пол малахитовом блюде с отверстиями для слива – единственное яркое пятно, нарушающее однообразие бело-черно-стальной гаммы стиля.

Создавая себе настроение, Оуэн поколдовал немного возле аппаратуры, поставил диск. Набирая силу, из колонок «Harman/kardon» зазвучали, заполняя собой пространство, вдохновенные мужские голоса, воспевающие хвалу Господу, которого он презирал. Глаза Оуэна сверкнули лукавым коварством. Ему нравилось заниматься похотью под возвышенные песнопения грегорианских хоралов, призванных возносить душу до небес – это придавало его животной страсти волнующую остроту.

С легким полупоклоном, в приглашающем жесте «выбирай где» он развел руками. Она выбрала стойку бара, смахнув на пол прозрачную вазу с белыми лилиями. «Ехидна…» Он подсадил ее на столешницу из гевеи. Соблазняя его, женщина разлеглась на ней в бесстыдной, вызывающе чувственной позе. Схватив соблазнительницу за волосы, он запрокинул ей голову и впился нетерпеливым поцелуем в горло, вырвав у нее протяжный, сладострастный стон.

Из всех мужчин, с которыми она спала, он один умел балансировать на этой тонкой грани – не скрывая своей силы, но и не опускаясь до банальной грубости. Ее неудовлетворенное тело жаждало его ласк.