Бронзовые звери

Световое пятно было не больше его ладони, но сквозь это крохотное окно им открылся край видневшегося впереди храма. Сквозь сияющий янтарный квадрат этого окна Северин разглядел неровные ступени. Голос матери эхом прозвучал в его голове:

В твоих руках ключ от врат в божественное.

Он ощутил легкое головокружение. Пульс божественной лиры, заглушавший его собственное сердцебиение, на мгновение стих, а затем их сердца забились в унисон. Словно они стали единым целым. И даже когда свет померк, Северину чудилось, что он продолжает сиять в нем, когда он обернулся к остальным.

На лице Энрике застыл восторг. Глаза Зофьи казались огромными. Лайла закусила губу, ее грудь вздымалась, словно ей не хватало воздуха. Даже Гипнос, как всегда беспечный и улыбающийся, качал головой, пытаясь понять, что произошло.

– Прежде чем мы это сделаем, я хочу заранее извиниться за весь тот чеснок, что я съел в Италии, – сказал Гипнос.

– Дышать на стену совсем не обязательно, – сказала Зофья. Необходимо просто дуновение воздуха. Из-за ветра, который создавали бушующие волны, мы и смогли увидеть, что стена стала прозрачной.

– И как мы это сделаем? – спросила Лайла, оглядывая берег.

Гипнос засунул руку в карман и вытащил веер.

– Вот. Прошу.

Северин улыбнулся, но Энрике засомневался:

– Это действительно сработает?

– Думаю, есть только один способ это выяснить, – ответил Северин. Он кивнул Гипносу: – Начнем?

Гипнос зажал веер в ладони, а затем одним ловким движением развернул его. Когда Гипнос повернулся к стене, Северин заметил, что его привычная ухмылка исчезла. Он судорожно сглотнул. На его лице появилось странное выражение, и было понятно, что он очень волнуется. Гипнос взглянул на Лайлу, которая в ответ улыбнулась ему. Северин ободряюще стиснул его плечо.

Гипнос расправил плечи и принялся махать веером. Пыль, осевшая на неровной каменной поверхности, взвилась в воздух. Тонкие лучи света начали пробиваться сквозь стену. Свет сиял все ярче, и Северин вдруг подумал, что сказала бы пещера, если бы могла говорить. Лайла обмолвилась, что эта каменная стена обладала сознанием и чувствами. И что она теперь с ними сделает?

В стене вдруг возникла высокая арка в форме огромной слезы. Ее края светились.

И они молча вошли внутрь.

И хотя это место стало источником возникновения множества наречий и положило начало возникновению речи человеческой, слова не шли в голову Северину, когда он разглядывал то, что открылось ему.

По другую сторону арки раскинулся остров, окутанный туманной дымкой. Это была совершенно незнакомая земля. Возможно, даже не из этого мира.

Серебристый туман окутывал границы храма, и он выглядел, словно тень в лунном свете. Призрачное свечение ночного неба исходило от широкого стеклянного пола у него под ногами. Это выглядело настолько правдоподобно, что у Северина захватило дух при мысли, что он может провалиться в пустоту между звездами.

В тридцати метрах от них виднелись первые ступени зиккурата. Северин вскинул голову, но так и не смог разглядеть его вершины. Ему казалось, что подобное сооружение должно касаться неба, однако его вершина исчезала в густой зелени висящего сверху сада. Словно Эдем перевернули вверх ногами. Серебристый туман окутывал цветы с лепестками жемчужного цвета и сильные лианы, похожие на цепкие руки нового любовника. Буйная лесная растительность свисала вниз, ниспадая на плечи двух огромных автоматонов, застывших по обе стороны от зиккурата. В полумраке казалось, будто они высечены из теней. Их лица выглядели безмятежно и загадочно. А их головы венчали искусно высеченные каменные короны.

Глубоко вздохнув, Северин ощутил запах благовоний, разлившийся в воздухе. Закрыв глаза, он услышал странный шелест ветра в листве деревьев.

Он ни к чему не прикасался.

Это храм прикоснулся к нему.

29. Зофья

Зофья никогда не считала себя религиозной.

В детстве она посещала синагогу и слушала рассказы о божьих деяниях, но всегда пыталась найти рациональное объяснение божественному. Почему он наказывал? Почему ему было больно? Почему проповедовал? Что за постоянные величины скрыты за его выбором?

Но когда она задавала эти вопросы, никто не мог ей ответить. В конце концов, Бог не был существом, чье поведение она могла изучить и оценить.

И лишь отец понимал ее.

– Мне нравится размышлять о божественном, как о каком-то неизвестном факторе, – сказал он. – Думай о вселенной, как о бесконечном уравнении, Зося. Возможно, вещи, которые добавляются, а затем исчезают, например, новые братья и сестры или потерянные дома и страны, возможно, они всего лишь часть баланса этого уравнения, сумма того, что мы не способны увидеть.

– Но тогда мы никогда его не поймем, – сказала Зофья, нахмурившись.

– Ах, Зося, – широко улыбнувшись, ответил отец. – А кто сказал, что мы должны понимать?

Когда он широко улыбался, это означало, что не о чем беспокоиться, и Зофья чувствовала, как напряжение отпускало ее.