Брось мне вызов

Разговор продолжается и после завтрака, когда мы возвращаемся в номер, где разделяемся, превращая обеденный стол в импровизированный стол для переговоров. Мы с Колтоном работаем каждый за своим ноутбуком, и я указываю на корпоративный закон, который он попросил найти.

– Это может стать проблемой. Нужно заранее подготовить некоторые согласования, чтобы обеспечить максимальную налоговую льготу. В противном случае наши расходы на первый год будут непомерными. Но если мы сможем заставить совет сделать исключение, особенно если этот участок ранее был зонирован как коммерческий, все будет отлично.

Колтон наклоняется ко мне: одна рука лежит на столе, а другая – на спинке моего стула. В клетке его рук я чувствую себя хорошо, но от его похвалы – еще лучше.

Мне нравится, что он может видеть меня мокрой и потной, в полном беспорядке после секса, а затем сделать полный оборот и оценить мой ум.

– Отлично подмечено, Эль. Думаю, это вполне реально. Перенос такой компании, как «Фокс», за океан станет настоящим благом – для налоговой базы, занятости и перевозок. Можешь представить, какое положительное воздействие вторая штаб-квартира может иметь? Мы могли бы представить это совету, а также Фоксу.

– Да, сэр, мистер Вулф.

Меня так же привлекает его деловая личность, как и его личность мистера Время Секса. Он подмигивает мне, услышав поддразнивание в моем почти профессиональном, но не совсем, тоне.

– За дело, мисс Страйкер.

Эта ухмылка на его полных губах грозит мне погибелью, но я беру себя в руки и сосредотачиваюсь на работе.

У Колтона звонит телефон, нарушая наш рабочий процесс, и я понимаю, что прошло несколько часов. Он смотрит на экран и крепко сжимает челюсть.

– Это мама. Я должен ответить.

Разговаривая по телефону, он расхаживает туда-сюда, и хотя мы находимся в одной комнате, я стараюсь дать ему хоть немного уединения. Однако до меня долетают отдельные фразы.

– Да, мама. Я понимаю, но он… – Колтон замолкает, и, видимо, Мэри без проблем перебивает сына. «Она должна была вчера перебивать Эдвина и Эдди», – думаю я.

– Было бы здорово. Уверен, ей это тоже понравится.

Я напрягаю слух, особенно когда Колтон поворачивается и смотрит на меня извиняющимся взглядом. Вот дерьмо, я попала. Я чувствую это.

– Да, она скоро будет.

Он вешает трубку и вздыхает, глядя в потолок, и проводит пальцами по волосам, хватаясь за пряди.

– Насколько все плохо? Просто скажи, как есть. Они ненавидят меня, да? Они позвали тебя домой и запретили видеться с американской профурсеткой? Черт, они поняли, что я украла серебряную чайную ложку? Клянусь, я верну ее, если они не будут выдвигать обвинения.

Моя губа дрожит, а глаза Колтона расширяются.

– Ты украла чайную ложку?

Я выпрямляю спину и хмурюсь от разочарования.

– Конечно же, я не крала чайную ложку. Я сумасшедшая, но не глупая. И не клептоманка. Но теперь ты не так переживаешь из-за мамы. Что она сказала?

Надеюсь, что мои шуточки помогут ему расслабиться, но в улыбке Колтона нет счастья. Нет, это холодный профессиональный оскал, с которым он выглядит так, будто кто-то сказал: «Скажи “сыр”, или пацан схлопочет».

– Она пригласила тебя на чай, но я не уверен, что тебе следует идти.

Я моргаю.

– Ладно, чай звучит не так плохо. Кроме самого чая, который отвратителен на вкус. Но я могу посидеть с ней немного, как вчера.

Может, Ба и Лиззи тоже смогут прийти?

Он облизывает губы, и я чувствую нерешительность.

– Я что-то упускаю, да?

– Она пригласила тебя на чай со своими подругами. Скорее всего, она хочет выставить тебя моей американской подружкой. Это миссия «разделяй и властвуй», скорее всего, по указанию отца, и они намерены победить… нас.

– Вот дерьмо. Это плохо.

– Ты не поняла самое худшее. Я могу справиться с отцом, но ты должна пить чай с… как там говорят американцы? Ах, дамами из высшего общества. Единственная забота маминых подруг – это их положение, сплетни про других и внешность. Я добьюсь лучшего результата в этой сделке и буду работать один целый день.

Я в такой жопе. И что самое худшее – мне придется выпить еще одну чашку грязной воды.

– Вы слышали о новой квартире, которую он снимает? – говорит женщина с неодобрительным хмурым взглядом, делая глоток чая. – Она совершенно чудовищна! И находится в… как сказать… многообещающей части города.

То, как она говорит «многообещающая», звучит так, будто она слишком вежлива, чтобы сказать «гетто». Или будто она не переносит это слово на вкус.

– Бог ты мой! – шепчет женщина слева от меня. Я уже забыла ее имя, будучи чересчур пораженной абсолютной неподвижностью ее лба. Интересно, сколько инъекций ботокса нужно для этого, потому что ей уже явно около семидесяти, и она совершенно не выражает эмоций. – И поделом ему после того, как он разозлился на Патрис. Бедняжка.

Ее губы, кажется, не способны улыбаться или изгибаться, но я по-прежнему чувствую, что она не испытывает особого сочувствия к Патрис, кем бы та ни была.