Брошенная

А правда, почему Марина никогда не ходила в театр? Она вообще мало куда ходила, но в их городе три театра, не считая филармонии, в которой постоянно выступает какая-нибудь знаменитость. Билеты дорогие? А во сколько же вы ценили свою жизнь, госпожа Ковалева?

Поругав себя для порядка, Марина смирилась и приготовилась к походу в театр, как и требовала Вика. И платье приготовила. Новое, вечернее, которое они как раз сегодня купили с Викой.

Чувство какой-то праздничной торжественности охватило Марину, едва она с сестрой вошла в фойе музыкального театра. Всюду сияли зеркала, с высокого потолка лила яркий свет хрустальная люстра, стены украшали фотографии ведущих артистов…

К сожалению, как отметила Марина, люди были одеты средненько. Некоторые вполне буднично, так что обе сестры в вечерних платьях даже выделялись из толпы.

Для чего Виктория это придумала, непонятно. Вернее, было бы перед кем выкаблучиваться, потому что мужчин в театре оказалось гораздо меньше, чем женщин, а те, что пришли, в основном были с женами.

Но интереснее спектакля ей показалась реакция на него Виктории. Та комментировала содержание вполне в современном духе:

— Нет, ты подумай, какие козлы! Что же это они все про невинность да про невинность пели? Можно подумать, женщину, кроме одной самой первой ночи, больше использовать нельзя!.. Ты посмотри на этого мерзкого братца! Мало того что он сестру ославил на весь город, он еще ее проклинает за то, что она с красивым мужиком по любви переспала!.. Чего она перед этими ханжами в ногах валяется: простите да простите! Не прощают, и не надо!

На сценах Вальпургиевой ночи Вика оживилась:

— Если бы кто этой дурехе Маргарите рассказал, как в аду весело, она бы так не убивалась. Посмотри, какие черти красивые. Не чета этому престарелому Фаусту!.. Подумаешь, соблазнитель! Да наш Сережка Никольский ему сто очков форы даст!

— Кто это такой?

— Так, один мой знакомый адвокат. Красивый до потери пульса!

В конце концов какая-то женщина с переднего сиденья не выдержала и прикрикнула на нее:

— Девушка, в опере принято слушать, а не разговаривать!

Вике пришлось замолчать, но потом, когда ехали в троллейбусе домой, она все возвращалась к разговору об опере.

— Этот «Фауст» безнадежно устарел. Просто зло берет! И чего я тебя на него потащила! В наше время, между прочим, нормальные мужики вообще не любят с девственницами связываться. Говорят, возни много, а удовольствия — ноль целых хрен десятых…

— Ой, сестренка, до чего тебя работа с мужиками портит! Можно подумать, я не с молодой девушкой общаюсь, а с лихим гусаром. Что за выражения!

— Ладно, Марка, не будь ханжой. Это я для прикола так говорю. С любимым человеком я плохих слов употреблять не стану.

— А зачем ты меня заставила вечернее платье надеть? Ты же видела, таких, как мы, там почти не было.

— Вот и хорошо. Я хотела, чтобы ты к нему привыкла. Как говорится, обкатала. А где-нибудь на званом вечере ты бы кукожилась и старалась в толпу затереться. Там, знаешь, какие фифы попадаются! Надо соответствовать.

— Погоди, куда ты меня тащишь?

— Как это — куда: разве ты не у нас сегодня ночуешь?

— Нет, я хотела бы поехать к себе домой.

— Я тебя понимаю, — завистливо вздохнула Вика. — Если бы у меня была отдельная квартира, да еще на другом конце города, подальше от родительского дома…

— Что за странные нотки я слышу? — покачала головой Марина. — То ты мечтала подольше оставаться рядом с папой-мамой, а теперь вознамерилась отделиться?

— Созрела, значит, как говорил Высоцкий. Смотри, сейчас уже поздно, а ты пойдешь домой одна. У нас город криминогенный. Ты давно по вечерам одна не ходила?

— Лет десять.

— Вот видишь, подумай. Я не хочу каркать…

Но, как оказалось, сестренка все-таки накаркала.

Марина сразу почувствовала нездоровое любопытство этого парня. Он не просто смотрел на нее, а как бы ощупывал взглядом. Никогда прежде она не думала, что взгляд может быть таким осязаемым!

Вначале парень стоял в другом конце вагона. Марина обратила внимание, как тщательно он осматривает находящихся в трамвае женщин. И вот его взгляд упал на нее.

А Марина увидела себя его глазами. Платье они с Викой купили синее, цвет электрик, как сказала сестра. Он так оттеняет ее глаза, что они кажутся не голубыми, а синими. Импортная бижутерия сверкает в ушах и на шее. Декольте наполовину обнажает грудь — прозрачная накидка не столько прикрывает глубокий вырез, сколько его подчеркивает.

В какой-то момент она подумала: «Проеду в этом трамвае круг, а в центре пересяду на троллейбус и таки переночую у родителей. Улица там освещена, в холле консьержка дежурит…»

А потом ей стало стыдно: у страха глаза велики. Парень просто пялится на нее, а она напридумывала черт-те что!

И даже когда он встал за ее спиной, чтобы выйти на той же остановке, Марина все еще не верила, что он идет следом за ней.

Чтобы не поддаться страху, она намеренно не стала ускорять шаги, даже будто замедлила их. Тот, сзади, тоже не торопился, но и не отпускал ее от себя. Так они и шли на расстоянии, шаг в шаг.