Брошенные тексты. Автобиографические записки

Наконец, 1-й съемочный день. Под Псковом. Ночь. Мост. Врываюсь в автобус в поисках кассеты с последними записями Цоя. Под утро, когда Юрий Викторович Клименко говорит: «Все, больше снимать нельзя, слишком светло», — останавливаемся. 2-й день, третий, четвертый… А я всеми нервными окончаниями, всем своим существом жду. Вслушиваюсь в тишину, всматриваюсь в самый зрачок Учителя, в углы его губ, ловлю дыхание, обрывки фраз, когда он переговаривается с оператором, со вторым режиссером, с продюсером… Воспоминания о несыгранной роли, которые за 20 лет завалило ворохом тысяч событий, и они безболезненно осели где-то глубоко в лабиринтах памяти, вдруг легко поднялись наверх и мучительно засигналили — а что если опять? Пятый съемочный день, седьмой… Все, отпустило. Это случилось в маленьком литовском городке Тукумс, где снималась очередная сцена. Я вдруг почувствовал абсолютную свободу и легкость. И, пребывая в этом ощущении, совсем не расстроился, когда Клименко после очередного дубля сцены в телефонной будке сказал: «Игорь, можешь бо́льшую часть разговора быть спиной к камере. У тебя замечательная спина». — «Спасибо, Юрий Викторович, это лучший комплимент для артиста».

«Чайка» и рукопожатие Станиславского

В мае в МХТ заговорили о том, что в следующем сезоне европейский режиссер, спектакли которого аж 9 раз игрались во Франции на Авиньонском фестивале, будет у нас ставить «Чайку» Чехова. Собственно это озвучил на сборе труппы С. В. Женовач: «Я очень рад, что мы договорились с Оскарасом Коршуновасом о постановке для большой сцены». В июне он приехал на неделю отсматривать труппу. В понедельник вечером, отыграв «Номер 13D», я зашел в кафе «Академия», расположенное прямо напротив театра. Подсел к друзьям и краем глаза увидел, что за соседним столом длинноволосый мужчина лет 45, как-то излишне пристально смотрит на меня. «Извините», — начал он. «Извините, — остановил его я, — вы же видите, я занят». Через какое-то время он опять попытался что-то сказать, и я вновь попросил подождать. И вдруг меня как будто подбросило: акцент! Необычный акцент мужчины. Я обернулся и увидел, что он и его спутница расплачиваются и встают. «Простите, что вы хотели сказать?» — как-то из ряда вон вежливо обратился к нему я. «Мы только что были на вашем спектакле. Это замечательно, и у вас превосходная роль», — ответил незнакомец. Направив в голос весь имеющийся у меня бархат, я ответил «спасибо», уже нисколько не сомневаясь, кто передо мной. В эту же секунду он произнес: «Я режиссер Оскарас Коршуновас, вот приехал из Вильнюса, буду ставить у вас спектакль». Мы пожали друг другу руки, проговорили еще минут 10, затем попрощались и они ушли. Назавтра играли булгаковский «Бег». Я, как говорит папа, «купался» в роли Корзухина, а после спектакля вновь вышел в Камергерский переулок. На улице у служебного входа стоял Коршуновас и его жена Александра. «Очень сильный спектакль, — сказал Оскарас, — и вы здесь совсем другой». В среду играли «Свидетель обвинения», а в четверг — «Мужья и жены». И каждый раз Коршуновас был в зале, а после мы виделись в Камергерском. Мы уже поговорили с ним о «Чайке», и он спросил меня, кого бы я хотел сыграть, а я ответил, конечно, Тригорина. Он спросил, почему «конечно», а я сказал, что Чехов как будто обо мне написал. Он уже сказал, что думает про меня и еще одного артиста, а я в ответ, что странно, зная меня, все еще пребывать в сомнениях. Но изучив за многие годы, как переменчиво настроение режиссера, как устроен театр со всеми его рифами и подводными камнями, с неизменными «но», «увы», «так сложилось», я не впускал в себя мысль, что Тригорин может быть «моим» Не очаровываться, чтобы не разочаровываться — такую привычку я выработал в себе почти за 25 лет работы в МХТ. Впрочем, это так, да не так. Актеры — люди с полётной фантазией. И потому, каждый раз, даже крошечную надежду я выращивал в себе до немыслимых размеров. Тащил этого динозавра в себе, за собой. Он не вмещался в меня. Меня распирало. Отовсюду торчали огромные глаза, лапы, хвост. Я входил в здание на Камергерском и улыбался, мне хотелось дотронуться до каждого, обнять, сказать хоть пару слов. В этом месте, в этой точке, в этом доме я чувствовал прилив счастья… Почему в прошедшем времени-то? Чувствую, хочу. Улыбаюсь.

Через несколько дней Наташа Беднова, руководитель репертуарно-актерского управления, сказала мне, что Коршуновас сделал распределение, и Тригорина буду играть я. Знаете как проявляется счастье? Ты не орешь, не бежишь на все четыре стороны, не грохаешься в обморок. Оно горячей волной, как после укола, разливается по всему телу. В этот момент ты маленький ребенок, который делает первый шаг в большую жизнь. Я обнял Наташу и мысленно Тригорина во мхатовской постановке «Чайки» в присутствии А. П. Чехова. Это была первая постановка, сейчас будет пятая.