С Генри я проработал больше двадцати лет, но сказать, что он мне нравился, я не могу. Это был неприятный старик, строгий вегетарианец, излучавший столько же теплоты, сколько перегоревший уличный фонарь. В памяти остались его мятый коричневый костюм из полиэстера, припорошенный перхотью, и толстые очки в роговой оправе. К непринужденной дружеской беседе он был органически не способен. Увидев сотрудника с рукой на перевязи или заклеенным глазом, он мог несколько секунд изучать его, как естествоиспытатель, и, даже не поинтересовавшись, что́ произошло и испытывает ли тот боль, спокойно положить доклад ему на стол. Но при всем при том у него был дар выгонять из нор попрятавшихся лисиц, и с учетом того, что он вышел на пенсию, я подумал, не попробовать ли мне привлечь его к этому делу. К счастью, он жил все там же, в Квинсе, вместе с овдовевшей сестрой и четырьмя котами. Я позвонил ему, и он почти тут же взял трубку.
– Назови цену, Генри, – сказал я. – Я заплачу любые деньги.
– Не нужны мне твои деньги, Натан, – ответил он. – Покроешь дорожные расходы и считай, что мы договорились.
– На это могут уйти месяцы. Я не могу допустить, чтобы ты столько времени работал бесплатно.
– Пустяки, мне все равно нечем себя занять. Снова сяду в седло и поеду добывать славу, как во времена наших рыцарских подвигов.
– Рыцарских подвигов?
– Ну да! Дела Дубински, Уильямсона, О’Хары, Лупино. Забыл?
– Нет, конечно. Просто я никогда не думал, что ты склонен к ностальгическим воспоминаниям.
– Насчет склонности не знаю, но ты можешь на меня рассчитывать. Во имя старой дружбы.
– Речь, скорее всего, идет о Северной или Южной Каролине, но я могу ошибаться.
– Не волнуйся. Если у этого Майнора был телефон, я его найду. Считай, уже нашел.
Полтора месяца спустя меня разбудил среди ночи телефонный звонок, и я услышал голос Генри, который на том конце провода произнес всего два слова:
– Уинстон-Салем.
А утром я уже летел самолетом на юг, в сторону табачных плантаций.
Хохотушка
Воскресенье середины декабря выдалось пасмурным, мрачным. Я несколько раз сбивался с пути, пока не нашел обшарпанный двухэтажный дом № 87 на Готорн-стрит, представлявшей собой проселочную дорогу на окраине Уинстон-Салема. Припарковав перед домом взятый напрокат «Форд Эскорт», я взглянул на фасад: все шторы на окнах опущены. Напрашивался вывод, что никого нет дома… или Рори и ее муж жили здесь, как в пещере, прячась от света и угроз внешнего мира, такое мини-сообщество из двух человек. Не найдя ни звонка, ни колокольчика, я постучал в дверь. Никакой реакции. Я еще раз постучал. После той обрывочной записи на автоответчике Тома новых звонков не последовало, и вот теперь я стоял перед нежилым на первый взгляд домом, и в голову лезли всякие нехорошие мысли. Я постучал третий раз. Что, если она попыталась бежать, подумал я, и муж ее поймал? А вдруг он увез ее в другой город или даже штат и их следы окончательно затерялись? Или, того хуже, он ее убил? Что, если я опоздал, и в мир, к которому Рори когда-то принадлежала, ей уже нет возврата?
Тут дверь открылась, и передо мной возник Майнор из плоти и крови, высокий, красивый мужчина лет сорока с темными, аккуратно причесанными волосами и кроткими синими глазами. Абсолютно нормальный, ничего угрожающего, а я-то рисовал себе этакого монстра! Обращала на себя внимание разве что одна странность: он был в белой рубашке и галстуке. Кто ходит дома в таком виде? Но через секунду я сам себе ответил: человек, который вернулся с воскресной службы… тот, кто соблюдает религиозные обычаи.
– Да? Чем могу помочь? – спросил он.
– Я – дядя Рори. Меня зовут Натан Гласс. Я оказался в ваших местах, и вот решил заехать.
– Вот как? Она вас ждет?
– Трудно сказать. Насколько я понимаю, у вас нет телефона.
– У нас к ним негативное отношение. Они поощряют пустую болтовню. Мы приберегаем слова для более существенных вещей.
– Очень интересно… мистер…?
– Майнор. Дэвид Майнор. Муж Авроры.
– Я так и подумал, но не хотел говорить наобум.
– Входите, мистер Гласс. К сожалению, Аврора неважно себя чувствует. Она отдыхает наверху. А я вам рад. Здесь живут люди с открытой душой. Мы относимся с уважением даже к тем, кто не разделяет нашей веры. Так нас учат заповеди господни.
Я улыбнулся, но промолчал. При всей его обходительности это была речь религиозного фанатика, и меньше всего мне хотелось дать себя втянуть в теологический спор. Оставим ему его бога вместе с церковью. Мое дело проверить, не грозит ли Рори опасность, и если да, то поскорее увезти ее отсюда.