Бруклинские глупости

Эти слезы тронули меня. Они означали, что между нами существует прочная связь и что она не скоро оборвется. Но, признаюсь, одновременно я испытал облегчение. Я сделал широкий жест при серьезных колебаниях, а она уже достаточно хорошо меня знала, чтобы понять: муж из меня никудышный и жениться нам ни к чему. Так что, как говорится, все к лучшему в этом лучшем из миров. Кажется, впервые в жизни я не только получил сладкий пирог, но мне еще и позволили его съесть.

* * *

Джойс высушила свои слезы, и вскоре Аврора с Люси переехали в ее дом. Это было разумное решение, сама логика диктовала, что мать и дочь должны жить вместе, но не стоит забывать о том, как нелегко было Тому и Хани расстаться со своей юной воспитанницей. За несколько месяцев их трио превратилось в спаянную маленькую семью. Я испытал похожие болезненные чувства, когда летом отдал им Люси, а ведь она прожила со мной всего несколько недель, а с ними – пять с половиной месяцев. Словом, мне было их искренне жаль, при том что возвращению Авроры мы все не могли не радоваться.

– Люси должна жить с матерью, – философски внушал я Тому. – Но какая-то ее часть останется с нами. Она успела стать нашим общим ребенком, и этого уже не отменишь.

Недолгий период родительских забот навел Тома с Хани на мысль о собственных детях. До поры до времени их головы были заняты текущими делами – продажей дома Гарри, поисками собственной квартиры, устройством на работу в одной из окрестных школ, – но как только с этим было покончено, Хани выбросила за ненадобностью свою спиральку, и они всерьез взялись за дело под покровом ночи. В марте 2001 года они переехали в кооперативный дом на Третьей улице между 6-й и 7-й авеню – в просторную светлую квартиру на четвертом этаже, с большой гостиной, скромной столовой и кухней, с узкой прихожей, соединявшей три маленькие спальни, в одной из которых Том устроил свой кабинет. К этому времени «Чердак Брайтмана» приказал долго жить. В качестве одного из условий сделки покупатель назвал полное освобождение помещений, и Тому пришлось изрядно попотеть, чтобы ликвидировать книжные запасы. Романы в бумажной обложке уходили за пять-десять центов, в твердой обложке – по три книги за доллар, а все, что не было продано до первого февраля, разошлось бесплатно по больницам, библиотекам и благотворительным организациям. Я помогал ему в этом непростом деле. Приятно было выручить за редкие издания приличные деньги (хотя Том согласился на смехотворные цены, чтобы вся коллекция оказалась в одних руках – у некоего дилера из Массачусетса), и все же уничтожение бывшей империи Гарри оставило горький осадок, особенно когда я узнал о планах нового домовладельца. Первый этаж облюбовали дамские туфли и сумочки, а верхние три этажа были переоборудованы в дорогие кооперативные квартиры. Недвижимость – это главная религия Нью-Йорка, а имя бога в строгом полосатом костюме – мистер Доллар. Одно утешало: Том и Руфус больше не будут нуждаться в деньгах. В который уж раз после смерти Гарри мне вспомнился «нырок чудо-лебедя в вечность»…

В начале июня Хани объявила, что она беременна. Том обнял ее и, обратившись ко мне через стол, спросил, не соглашусь ли я быть крестным отцом будущего ребенка.

– Ты – наш первый и единственный кандидат, Натан. Ты сделал больше, чем мог потребовать от тебя долг. Ты проявил невиданную отвагу в разгар сражения. Ты вынес, рискуя жизнью, раненого товарища с поля битвы под шквальным огнем противника. Ты помог товарищу подняться на ноги и вступить в брачный союз. За проявленные мужество и героизм, а также в интересах еще не рожденного малыша ты представлен к очередному званию. Отныне и впредь ты будешь величаться не дядей, но крестным отцом. Готов ли ты возложить на себя это тяжелое бремя? С замиранием сердца, о доблестный рыцарь, мы ждем твоего ответа.

Ответом ему стало «да», встреченное шумными криками, воспроизвести которые я не берусь. Помню только, что, когда я произносил за них тост, глаза у меня были на мокром месте.