Но то, что встречало ее у окончания тропы поражало куда больше. Груды туш — вздувшиеся, обезображенные, с пустыми выеденными глазами в которых копошилось что-то белое. Присмотревшись, барыня отшатнулась и зажала рот руками — на мясе пировали жирные личинки мух, блестя влажными от гнилостного сока боками, переплетаясь. Кто-то принес в жертву пушистую рыжую кошку — неестественно вывернутая шея, жутко шевелящаяся пасть. Она почти целиком разложилась, так откуда же шевеление? Ответ нашелся, когда за рядом тонких, обнаженных временем и пиром мух, ребер скользнул черный бок, наружу выбралась тонкая молодая гадюка, скользнула в траву, теряясь среди гор трупов.
Подношения хозяину мертвых вод.
Варя поняла это сразу — среди тел на потемневшем от трупного яда мху блестели гнутые медяки, валялись побуревшие рубли. Одежка, женская и мужская, россыпи рябиново-алых крупных бус, покрытые пышной плесенью ржаные лепешки.
Сколько времени лежало здесь подаренное равнодушному существу богатство? Варвара заставила себя отвернуться, обойти ужасающе смердящие горы, подходя к самой кромке воды. Набрала в легкие побольше отравляющего воздуха и закричала. Так громко, что боль внутри нее встрепенулась, вцепилась в пробитый бок, с влажным хрустом продрала дрожащие от усталости жилы, заныла почти затянувшаяся рана у ключиц.
— Явись, Хозяин болот!
И испуганно сжалась, съежилась. Топь не давала эху разрастись, туман крал ее голос. Вокруг было тихо. А Глинка все звала и звала, сыпала проклятиями, сулила любые дары.
Не просто монстру — за острозубым оскалом и горящими ненавистью глазами стояло что-то большее, чем привычная нечисть. Болотный Хозяин вел за собою всю болотную нежить, он внушал ужас, заставлял свое имя шептать, осеняясь крестом. Он сумеет за нее отомстить. Сговориться бы о цене.
Не откликался. Безмолвствовал.
Все так же раздувала горловой мешок у кромки воды коричневая, покрытая бородавками жаба. По спокойной воде пробегали длинноногие водомерки, будто издеваясь над ней, тонким голоском хохотал, заходился в своем крике кулик. За спиной эхом расходились чужие голоса, она слышала гневный рев Самуила. Куда бы ей деваться еще? Совсем скоро нагонит, у нее нет сил идти.
Путь у нее лишь один. Передернувшись от отвращения, Варвара сделала аккуратный шаг в стоячую, пропахшую гнилью воду. И ухнула сразу по колени, пытаясь найти равновесие. Закусила губу, пытаясь сдержать стон отвращения — тина прилипла к мокрому, поднимающемуся крупным воздушным пузырем подолу. Она сделала шаг вперед. За ним еще один, аккуратный, пока взгляд выискивал хоть что-то похожее на тропку, пока она молила всевышнего, чтобы он помог миновать опасные бочаги.
На проверку мелкие островки среди водной глади все же были — они выглядывали из мутной жижи зелеными боками, собирали на себе клубки ядовитых гадюк, жирных жаб и отъевшихся ящериц. Каждый раз ее сердце трусливо ухало, ударялось об желудок, когда очередная хладнокровная тварь направляла на нее равнодушный взгляд тонких зрачков, уступая место, заходилась шипением.
Трижды Варвара падала в бочаги, выкарабкивалась обратно, цепляясь за влажную почву дрожащими пальцами, ломая ногти. К третьему разу ее рвало болотной водой, сил почти не осталось.
К полудню топь сжалилась над ней — пошли более частые и широкие островки суши. Она была еще жива. Продиралась через разросшуюся, позабытую крестьянами, бруснику, рассеянно следила за тем, как от ее касаний падают на мягкий мох ягоды. Разум ее блуждал, возвращал ко снам. Падающая ягода блестит красным боком. Взгляд косули. Пузыри на воде.
Стряхивала наваждение, зажимала саднящее горло ледяными пальцами — словно это могло помочь унять жжение, позволило бы закричать громче. И снова звала. Плакала навзрыд, давилась воздухом, тряслась от усталости, холода и злости. Черт бы подрал эту бездушную нежить, она не желала появляться.
«Кровь ему надобна. Одной крови он жаждет, смертей человеческих.»
Трусливый вдох, рваный выдох, она старается набраться духу. Что ему мелкая бурая рябь, разбегающаяся вокруг нее из-за ссади. Кровь. Теплая, человеческая. Не поможет — значит ничто ее не спасет. Не хватит уже сил из болот выбраться, Варвара смертельно устала. Ей хотелось все прекратить. Снова вдох, она что есть силы сжимает зубы, жмурится. Из-под плотно прикрытых ресниц льются слезы, когда она обхватывает деревянный обломок в боку и выдирает. Кровь льется рекой. Марает пальцы, в воздухе разливается запах железа и соли, боль бьет под ноги, ослепленная ею Варвара падает на колени, опускается на землю, прижимая колени к животу, зажимает дрожащей рукой рану. Пальцы мигом окрашиваются в алый, перед глазами все плывет.
И она не замечает тонкую тень, не бредущую сквозь топь — скользящую над ней. Крадущуюся ловко и сноровисто, хищно пригибающуюся к водной глади. Не слышит чужих шагов, всплесков или размеренного дыхания. Тонущая в волнах боли, она не видит зажигающихся голодных взглядов всплывающих из бочагов утопленников, не изумляется поднявшимся в воздух нежно-зеленым блуждающим огонькам.