Брусничное солнце

А он деловито нажал на кожу у раны на боку, метнулся за лучиной, поставил рядом и снова присел. Когда Варвара начала ерзать, пытаясь прикрыться свободной рукой, существо утробно зарычало, больно шлепнув по тянущимся к паху пальцам шершавой ладонью.

И началось ее личное адово пекло. С невесть откуда взявшейся длинной иглой, с нитью, ядрено пропахшей самогоном. Бок, лопнувшие старые раны, за которые отказывался взяться врач, раздувшаяся, словно шар, лодыжка. Он не щадил ее чувств, шил, сжимал, вертел и крутил, нашептывал слова, поднимаясь лишь за тем, чтобы взять дурнопахнущие мази из темного зауголья. А она металась по лавке, голосила, кусая костяшки пальцев, жмурила слезящиеся глаза.

Настоящий беспощадный монстр. Чудовище.

Сколько раз она теряла сознание надеясь, что, когда вернется обратно, все уже закончится? Отвар. Тугие тряпки на ребрах. Жареная болотная крыса. Ее тогда вырвало на темный земляной пол, болотный Хозяин запричитал и ринулся к дверям, а его место заняла бледно-зеленая взбухшая утопленница. Равнодушно прибрала избу и принесла ей одежду, помогая просунуть руки в широкие рукава.

В следующий раз, когда Хозяин вернулся в избу — на ней были мужские штаны и нательная рубаха. Все пахло им — запах можжевельника, отголоски полынного дыма мешались с болотным, раздражали обоняние.

Он всегда смотрел на нее пристально — не сквозь, как матушка, не с плотским голодом, как проклятый Самуил. Его взгляд скользил под кожу, выворачивал наизнанку внутренности и тянул крюком наружу — обнажал затаенные страхи.

Напряжение звенело в густом болотном воздухе, Варвара неловко прочистила горло, заговорила.

— Нет слов, чтобы выразить мою благодарность… — Она запнулась, с досадой замолкла, заметив, как иронично потянулись в улыбке углы тонких бледных губ нечисти. Какая же дура, ей бы еще в реверансе присесть. Варя насупилась, но говорить упрямо продолжила. — Что мне положено отдать взамен за услугу?

— Смотря что ты хочешь получить. — Отходя от дверного проема, болотный Хозяин сочно прохрустел шейными позвонками, неестественно выворачивая голову. Блаженно прищурился.

Она замялась. На болотные просторы мягко опускалась ночь, в землянке стало темно. Без того слишком узкая, она словно ужалась, темнота поглотила открытый очаг, угол с примятыми еловыми ветками и узкий стол. Темнота и сырость. Варя почувствовала себя, словно в норе. А каким еще могло быть жилище нечисти?

Поскорее бы выбраться, забыть, как страшный сон. Она заговорила неуверенно, голос дрожал.

— Я жажду возмездия. Страха, боли и отчаяния. Для того, кто сгубил мою прошлую жизнь. Для Самуила Брусилова.

Повисла тишина. Напряженная и удушливая, она заставила Варвару подумать, что та зря понадеялась. Что откажется нечисть пробираться в усадьбу, так далеко находящуюся от дома. Высмеет ее слабость, неспособность самой отомстить недругу.

Повернув голову, чтобы всмотреться в силуэт болотного Хозяина, Варвара с коротким вскриком отшатнулась, голова гулко ударилась о деревянный сруб стены. Звук был пустой, обидный, в висках заворочалась ноющая боль. Он был совсем близко. Бесшумно оказался рядом, присел у лавки на корточки, царапая глинобитный пол длинными черными когтями. Оценивающий взгляд цеплялся за ее дрожащие ресницы.

— Если я ворвусь в поместье — умрет каждый, кто встанет на пути. Возьмешь на себя грех детоубийства? Гибель женщин и стариков? Каждый, кто попытается остановить меня, кто захочет предупредить твоего врага — больше не увидит дневного света. Такое тебе по душе? — Чарующий ласковый голос опускается до горячего лихорадочного шепота, черные глаза в темноте пылают. И с каждым словом Варвара сжимается все больше — прижимает к груди горячие пальцы, ощущая, как сердце начинает болезненно ныть.

Не согласится. Не сумеет она на гибель повести ни в чем неповинных людей. Мало ли настрадалась сама? Так теперь другим сполна горечи разливать? Она хотела наказать одного. Заслужившего.

Видно, придется ей бежать, забывая о своем обещании. Будет Самуилу спокойно спаться на пуховых подушках, забудет ее, заживет. А она останется одна, баюкая свое горе.

Она бы отказалась, если б вкрадчивый шепот не принялся ласкать душу обещаниями, сердце защемило уже от надежды: