Брынза с сельдереем

— Это был идеальный вариант, — рассказывал Крис. — Астероид, полый внутри. Словно готовый к тому, чтобы его начали обживать. Вдобавок, он висит почти на перекрестке всех основных галактических магистралей. Была проделана огромная работа, чтобы внутри можно было дышать без скафандров и никто не мучился от невесомости. Всё, что нужно людям после многих месяцев полёта. Здесь всегда толпы. Многие приезжают, чтобы уже отсюда выбрать, куда отправиться дальше, а в итоге остаются навсегда.

— Как ты?

— Нет. Мне надо будет вернуться.

Больше он об этом не говорил, но я смирилась с мыслью, что сказка скоро кончится. Прекрасный принц отправится в свой старинный замок, а я — простушка и глупышка — останусь здесь, чтобы в итоге получить такого же простака и глупца.

Мне хватало ума понимать, что то, что слишком сладко, не может длиться долго.

Я свыклась с этой мыслью. Постепенно в сердце поселилась тихая грусть, которая пропадала, лишь стоило Крису оказаться рядом, и вновь появлялась, когда он уходил.

Мы гуляли по станции, сидели в кафе, смотрели голофильмы, пробирались на концерты заезжих звезд, путешествующих по галактике с очередным турне.

Когда он брал меня за руку, то по телу пробегали мурашки, а в сердце бесновалась надежда. Я позволяла ей резвиться, пока было время, но после, оказавшись в своей тесной каюте с раскрашенными под дерево переборками, вновь погружалась в меланхолию.

Крис не мог этого не заметить. Он замечал вообще всё, что творилось у меня в душе. Раньше, до встречи с ним, я думала, что «читать, как книгу» — это просто такое поэтическое выражение; но оказалось — в жизни так тоже бывает.

— Почему ты грустная? — спросил он как–то.

— Я не грустная, а счастливая. Ты же рядом.

— Брось, — мы сидели у меня в каюте. Он откинулся на кровать и вытянул руки, потягиваясь, у него это всегда выходило обворожительно. — Ты понимаешь, о чём я.

— Всё хорошо, милый, — я старалась на него не смотреть. — Всё хорошо. У нас всё здорово и прекрасно. Мы приятно проводим время. Потом ты уедешь к себе домой и позабудешь про бедную Лизу. Может быть, погрустишь немного, а может быть, нет. А Лиза поплачет и тоже постарается забыть про прекрасную сказку, но без счастливого конца. Всё хорошо.

Я сама не заметила, как заплакала. Крис перевернулся, сел и обнял меня. Прижал к себе, и я слышала, как он дышит. Чувствовала, как обжигает мою шею, и от этого становилось ещё горше. Когда это закончится? Когда он улетит?

— Завтра, — прошептал Крис, будто прочитав мои мысли. — Мне надо отправиться домой завтра.

— Так скоро…

— И я хочу, чтобы ты поехала со мной. Как моя женщина. Как жена. Как человек, с которым я согласен провести всю жизнь.

Я не могла говорить. Слова застревали. Повисли в горле, словно в невесомости, а моей решимости не хватало, чтобы подтолкнуть их.

— Ты согласна? — неуверенно спросил он. — Может быть, я слишком тороплю события? Да и вообще всё не так надо делать. Как–то глупо выходит. Не правильно.

Словами ответить не получалось, потому я просто повернулась и поцеловала его. Это было глупо, мило и романтично. Как в тех историях, которыми я зачитывалась. Как в тех сказках, в которых мне хотелось оказаться.

Тогда у нас всё случилось в первый раз. Здесь сказка расходилась с былью. Всё было сумбурно, немного больно и без той волны удовольствия, которая, если верить прочитанному, должна была захлестнуть меня с головой.

Но я всё равно была счастлива. Потому что мы занимались любовью. Вот дура! Любовью! Занимались! Разве так бывает?

Если верить восемнадцатилетней дурочке, то мы занимались любовью, затем торжественно расписались, а через несколько часов покинули станцию на корабле, летевшем к Бобу.

А на самом деле были секс, наскоро подписанные зевающим регистратором документы и древняя посудина, полная мрачных историй, творившихся за звуконепроницаемыми переборками.

Но весь кошмар был для меня впереди.

Томаш Нунек

И он всё–таки ошибся. Наш маньяк оставил улику.

Как сказал Сэм Бадингтон — все мы не без греха. Наверняка он говорил про мужчин в целом, а не конкретно про своих соотечественников, но шестая жертва вывела нас на след убийцы.

Всё оказалось до жути просто и банально — Ларри Бродски любил записывать разговоры. Не все, а только с девушками. Коллекция у него оказалась большая — записи с видеокамер (без изображения), с наладонника, просто диктофон. Во всех он удалял собственный голос, так что порой фразы собеседницы невозможно было увязать меж собой.

Не знаю, зачем ему это было надо. Может быть, просто параноик, а может, любитель помастурбировать в приятном звуковом сопровождении.

Но, как бы то ни было, голос — это уже зацепка.

В тот вечер, когда его убили, Ларри тоже сделал запись. Даже не успел обработать, так что её можно было прослушать целиком.

— Ты придёшь сегодня?

— Мы так торопимся?

— Ты приходишь ко мне каждый день, во снах. Теперь я хочу, чтобы ты пришла наяву.

— Мы виделись всего лишь несколько раз, а ты уже хочешь затащить меня в постель?

— Я не…

— Тогда зачем ты меня зовёшь к себе?

— Я схожу с ума.

— Охотно верю. И я даже приду на это посмотреть.