Бубновый валет

— А сейчас ты побежишь дальше? Искать украденные картины великих мастеров?

Фу, черт, почему все так по-дурацки получается? Денис как раз хотел ей рассказать, как ему хорошо было лежать, ловя рассвет на потолке и ощущая ее живое тепло всем своим телом, а тут вдруг что-то надломилось… Женщины — особенные существа.

— Тебе сделать кофе?

— Спасибо. Я тороплюсь.

Мобильник так и не зазвонил.

Это утро началось как-то наперекосяк и для сотрудника Музея русского авангарда Николая Будникова. Измученный соображениями, которые он накануне рассматривал со всех сторон, раскладывал и перекладывал, силясь сложить мозаику, которая подсказала бы ему, как поступать дальше, он поздно заснул, а когда проснулся, то понял, что проспал, не услышав звонка будильника, и безнадежно опоздал в музей. На работе к его отлучкам привыкли, воспринимали как должное, что такой человек, как он, не обязан торчать на рабочем месте. Поэтому он продолжал лежать, созерцая доступный обзору с его точки зрения мир. Неизменный, примелькавшийся до незаметности его редкого безобразия комод у стены. Собственные ноги под одеялом. Просвеченные предполуденным солнцем занавески с узором из турецких огурцов надежно отделяли квартиру на втором этаже от внешнего мира. Было время, когда Николай воевал с матерью из-за этих занавесок: ему хотелось больше солнца, ведь он привык к созерцанию произведений живописи в холодной атмосфере искусственного музейного освещения. Мать возражала, что не желает жить, как в аквариуме: окна нараспашку, заглядывайте, люди добрые, кто куда пожелает. Никакие доводы относительно того, что второй этаж — не первый, не действовали, и с годами Николай смирился. Ему со многим пришлось смириться во имя душевного благополучия матери, и недостаток света в доме был, если задуматься, незаметной мелочью на фоне всего остального.

Проникавшего между занавесками солнечного луча хватало для того, чтобы выхватить из полутьмы фотографию. Эта фотография извлекалась, когда мамы не было дома, когда она перенимала кулинарные рецепты у давних подруг или обсуждала перипетии очередного аргентинского сериала с соседками. Мама, должно быть, думает, что Николай давно выбросил, вернул или подарил глянцевый моментальный снимок, с которого смотрел он сам, немного помоложе, и чужое теперь, но по-прежнему дорогое для него лицо. Пляж, белый песок, белые от солнца Викины волосы… Где же это: возле Черного моря или в Серебряном Бору? Всего два полноценных лета были выделены им судьбой, а вот поди ж ты, приходится уточнять географию. Они не раз фотографировались вместе, но этот снимок получился по-настоящему удачным: они двое выглядели здесь идеальными, очищенными от примесей сомнений, колебаний, корысти. Если бы сумели остаться такими не только на снимке, но и на самом деле, всегда! Все могло бы обернуться по-другому. А теперь… теперь нечего говорить. Уцелели только воспоминания. И мамино здоровье, которое надо беречь. Она посвятила всю жизнь сыну, будет справедливо, если сын посвятит жизнь ей. И если не всю жизнь, то обеспечить ее старость он обязан. Даже если приходится поступаться кое-чем, что он сам считал неизменным. С каких пор Николай перестал засыпать без снотворных таблеток: когда его бросила Вика или когда ему предложили этот заработок? Пожалуй, это где-то связано: Вика жаловалась, что он мало зарабатывает, под тем предлогом, что мало зарабатывающий мужчина несамостоятелен. «Ты останешься вечным мальчиком, Коля», — морщила она нос, размалевывая лицо перед зеркалом. Ее идеально правильное лицо не нуждалось в косметике: косметика портила Вику, делала вульгарной. «Не превращай себя в клоуна», — сердился Николай, но его мнение не принималось во внимание. Нигде и ни в чем, касалось ли это работы, совместного отдыха, друзей, постели… Сейчас, когда у него наконец появились немалые деньги, заставило бы это Вику считаться с ним? Вопрос из области бреда. Его теперь не привлекают женщины, подобные Вике; они всегда неверны. Одна женщина на протяжении всей жизни верна ему, и это — его мама.

Смешная мама! С гордостью оповещает соседок, что искусствоведам сейчас платят лучше, чем в недавнее смутное время, и даже лучше, чем в благословенные советские времена; что, мол, что-то меняется в отношении к русской интеллигенции. Пожалуй, надо ей запретить: сейчас повсюду уши, каждый способен донести, и тогда поинтересуются: а чем это, собственно, зарабатывает Николай Будников на своей скромной должности в Музее русского авангарда? Кажется, он уже дождался неприятностей на свою голову, правда, пока неясно каких.

Ничего, ерунда, все поправимо…

5