Бубновый валет

В рекордно короткий срок Турецкий выяснил, что Руслана (таким экзотичным, хотя и очень распространенным среди каменец-подольских девушек, именем звали медсестру) Альниса не любила. И причиной были не язвы и пролежни, покрывающие все его тело и осложняющие уход: это ее профессиональный долг. Нет, бывшего следователя НКВД Руслана боялась. На первый взгляд смешно: бояться неподвижного старика! Но что-то заставляло девушку подозревать, что он не так уж неподвижен, как прикидывается. Не раз, внезапно входя, она заставала его сдвинувшимся к краю кровати. А иногда, стоило ей отвернуться, готовя какую-нибудь процедуру или вытирая пыль с тумбочки, он начинал невнятно и страшно сыпать ругательствами, но едва она поворачивалась, немедленно прекращал, так что она начинала гадать, действительно ли он это говорил или полупьяные, полубезумные выкрики донеслись с улицы, на которую выходили окна палаты. Руслана уж молчит о других мелочах: например, о том, что, когда она подкладывает ему судно, Альнис способен безрезультатно лежать на нем часами, а едва судно вынимают, как он тут же пачкает простыни и с тихим торжеством заставляет ее за ним убирать.

Еще Руслана подсмотрела, что он иногда засовывает руку под подушку и часами лежит с блаженным видом. Там он прячет какую-то коробочку. Когда перестилают постель, ее замечают. Однажды санитарка хотела ее забрать, так Альнис громко завопил, замычал, и она немедленно вернула коробочку на место. В каменец-подольском доме престарелых персонал хороший, не воры какие-нибудь.

— Предполагаешь использовать данные? — спросил Слава.

— Завтра посмотрим.

— Кстати, а чем ты так рассмешил Руслану?

— Я ей всего лишь сказал: «Файна дивчина, я добрый мужчина».

— Ты думаешь, это по-украински?

— Вряд ли. Главное, что сработало.

Тиха была украинская ночь, когда Турецкий и Грязнов шли в гостиницу, чтобы найти место ночлега. Гостиница называлась, конечно же, «Старая крепость».

— Слушай, чего они так носятся с этой крепостью? — недоумевал Грязнов.

— Так больше похвастаться нечем. А об этой крепости был детский роман Беляева. Так и назывался.

— Это какого Беляева: который про Ихтиандра писал?

— Нет, другого. Не фантаста, а чекиста. Страшная чушь, но я в детстве читал с увлечением. Отчасти из-за него решил в милицию пойти…

«А также верил в советскую власть», — подумал Турецкий. И тут же перед глазами встал обломок карательных органов советской власти на вонючей койке под белой простыней. Сейчас, на расстоянии, Альнис вызывал только жалость. Вспомнилась чья-то мысль: карать человека за преступление, совершенное много лет назад, бессмысленно, потому что того человека, который совершил преступление, давно нет. Люди меняются… Но внезапно вспомнился взгляд беспомощного старика, который наслаждался своей миниатюрной властью. Нет, неправда, с возрастом люди не меняются. По крайней мере, не все.

— Я схожу туалет поищу, — отвлек его от мыслей Слава.

— Сходи. Не перепутай только. Буква «Ч» — это «чоловичий», значит, мужской. А «Ж», в общем, как у нас…

— Не перепутаю. В крайнем случае, найду такой, где нарисованы фигурки в штанах и в платье.

— Давай. Жду тебя в гостинице.

В холле «Старой крепости», возле кожаного барьера, украшенного разлапистым растением, которые почему-то любят в гостиницах, Турецкий заказал номер на двоих и сел ждать Славу. Прошло уже полчаса, а Грязнов куда-то провалился. Что там у него, понос? Или «Ж» от «Ч» отличить не может? Сорока минут, учитывая малые каменец-подольские расстояния, за глаза должно было хватить для самого сурового поноса и поиска гостиницы в придачу. Турецкий забеспокоился…

С улицы, которая, судя по стрелкам, вела к гостинице «Старая крепость», Слава отклонился в боковой, вымощенный вековым булыжником проулок. «Ох, что-то зря я это сделал», — подумал он. Туалета здесь быть не могло. Судя по архитектуре, проулок строился в те времена, когда в городах царила сплошная антисанитария.

Сзади мелькнула какая-то тень.

— Простите, — обратился к ней Слава, — то есть, пробачьте… Иде здеся…

Задать вопрос он не успел. Перед глазами стремительно стемнело. Падения своего тела на булыжники он не почувствовал.

Очнулся Грязнов от боли. Не успел еще подумать о том, где он находится, как окружающая обстановка атаковала все органы чувств со страшной силой. Прямо над ним возвышалась деревянная перекладина на двух ногах, наподобие виселицы. К этой перекладине он был привязан веревками в полусидячем, полуподвешенном состоянии. Ноги притягивали к земле чугунные гири. Рядом на столе красовались железные воронки, щипцы, сверла, грубые подобия башмаков. И, в довершение картины, спиной к нему над жаровней, в которой пылали угли, склонялся полуголый палач в капюшоне, нагревая на углях очередное орудие пытки, смахивающее на кочергу.

10