Буча. Синдром Корсакова

— М-мых, — охнул пленник и завалился на бок.

Вязенкин смотрел все сильнее и сильнее, смотрел во все глаза. Зашевелились солдаты у пламени, хищно блестнули обнаженные клинки. Макогонов тоже в маске. Он присел перед пленником на корточки.

— Ты афганец, да, афганец? — спросил Макогонов.

Пленник трет между ног. Подобрал колени к подбородку и ответил хриплым, но не дрожащим голосом:

— Афганэц.

— Где воевал? Награды есть?

— Газни… гарнизон… Награды эст. Как это, медаль от дружественного ауганского народа.

— Боевые имеешь?

— Болшэ нэт. Потом здесь уайна началса… Ингушетия с Осэтия уаевал, потом Чечня.

Пленник назвал свою афганскую часть, воинское звание и должность.

— Кто был твой последний командир здесь, в Грозном? — снова спросил Макогонов.

— Я все сказал, честно сказал. Доку… Доку был. Доку солдат. Я солдат. Ваших не казнил. Я солдат, солдат…

В голове у Вязенкина: «я солдат, я солдат, я солдат». Стук-стук по мозгам. «Разве это допрос, — думал Вязенкин. — Почему пленник не таится, не просит пощады? Что это значит? Его должны пощадить, простить, отпустить на волю? Его должны просто убить. Зарежут? Я никогда не видел, как отрезают голову живьем, только на видеозаписи».

Макогонов поднялся и произнес:

— Все верно. Уйдешь через пулю. Это все, да, все.

«Честно и благородно, — зло подумал Вязенкин. — Разве можно на войне играть в благородство?»

Тимоха появился неожиданно, выбрался из-за солдатских спин, в вытянутой руке держал щенка. Щенок извивался, рычал, пытался вцепиться зубами в руку.

Макогонов достал пистолет.

Тимоха присел на корточки и стал тыкать щенка носом в пленника.

— Нюхай, Жиган, запоминай. Дух, дух это. Куси его, ну. Запоминай душатину.

Тимоха опустил щенка на землю, носком ботинка принялся подпинывать того в зад. Щенок был круглый, неуклюжий месяцев шесть от роду. Он отскочил назад, злобно заворчал, но вдруг жалобно заскулил и, расставив широко лапы, задрожал от кончиков вислых ушей до хвоста. Под брюшком зажурчало — потек ручеек.

Хохотнули.

— Обоссался твой Жиган.

— Выкинь его.

— Привыкнет. Первый раз все ссутся, — оправдывался Тимоха.

Вязенкин почти застонал, скрестил ноги, понял, что сейчас и сам наделает в штаны. Тимоха схватил щенка за шкирку и отбросил в сторону, тот с отчаянным визгом шмякнулся под ноги солдат, спрятался в темноте. Сквозь треск огня и дыхание солдат, где-то между людских ног в вытоптанных берцах слышался его жалобный, злобный, отчаяный писк.

Макогонов протянул сержанту пистолет.

Пленнику дали подожженную сигарету. Тот несколько раз жадно затянулся.

Тимоха спросил:

— Что тебе нужно?

— Стакан воды и помолиться.

Ему подали воды в кружке. Пленник выпил воды и стал молиться.

— …Аллауху акбар, — закончил через минуту пленник и бросил руки на землю.

Тимоха был уже за его спиной: одной рукой уперся в шею, пристроил пистолет к затылку. Ппух! Хлопнул выстрел. Негромко, как из пневматической винтовки. Странный пистолет. Вязенкин такого не видел. Короткоствольный и бесшумный. Народ задвигался — дело было сделано. Вязенкина оттеснили к выходу, и он потерял Пашину спину и уже оказался рядом с Тимохой и убитым. Тимоха трогал обмякшее тело, просовывал пальцы под куртку к шее.

— Живой! — вдруг удивленно произнес сержант. — Пульс есть.

Вязенкин отгрыз на костяшке кулака тонкую кожицу заусенца, во рту было страшно солоно и кисло. Тимоха направил ствол пистолета в висок и выстрелил еще раз.

Безжизненное тело перевернули на синее армейское одеяло, чтобы оттащить. Куртка задралась, оголилась спина. При свете огнища, которое за время действа сильно разгорелось, Вязенкин заметил, что на спине — в том месте, где у человека почки, — два огромных черно-синих пятна.

— Его в бою взяли, на спецуре, — загудел над ухом Паша Аликбаров.

Вязенкин облегченно выдохнул: «Добряк Паша рядом, значит все будет хорошо. Что хорошо? А хрен его знает. Щас обоссусь, обоссусь!»

— Он одного опера хлопнул, ранил двоих «тяжелых», — басил пулеметчик. — Дух с опытом был, воевать умел. Почки ему опустили на допросах. Через пулю уйти — это надо заслужить.

Еле волочились ноги, в глазах искрились пятна, и звезды проплывали. Качало. Вязенкин цеплялся об осклизлую стену.

— А этот дух заслужил? А чем же?

— Солдат.

— Солдат?

— Ну да.

Но никто не заметил его внутреннего состояния, и гигант Паша Аликбаров не заметил. И вроде ничего Вязенкину стало. Пахнет сгоревшим газом. Наверное, от этого помутнилось. Тут в комендатуре везде газовые горелки, такой вонючий этот газ.

— Так-то, Гриня. — Паша говорил тихо, будто не хотел, чтобы кто-нибудь кроме Вязенкина, слышал. — Нам человека, что курицу. У нас, Гриня, руки по локотки по самые. Пойду за упокой души выпью. Да-а… Полетела душа шайтанова.

Не вши кусали пленника, догадался Вязенкин. Черные отбитые почки… Не вши.

— Паша, прости, щас обоссусь.

Паша все понял. Паша третий контракт добивает.