Буча. Синдром Корсакова

— Порядка ста местных жителей собрались сегодня у ворот правительственного комплекса. Это мероприятие власти уже охарактеризовали как несанкционированный митинг. Цель митинга не ясна, но важно то, что перед воротами на асфальте были выложены человеческие останки — восемь обгоревших до неузнаваемости тел. Пока нет официальных разъяснений, откуда эти тела и каким образом машина со страшным грузом прорвалась на охраняемую территорию. Однако местные жители утверждают, что погибшие их родственники. Я предлагаю послушать интервью…

Премьер резко выкинул руку с пультом, отключился звук на телевизоре. Будто пущенный чьей-то властной рукой, закружился на экране синий земной шар.

— Ну и что теперь? — голос у Премьера на удивление Твердиевичу был совсем не угрожающий, но предельно спокойный. — Андрей Андреевич, как фамилия этого?..

— Достал он меня, сукин кот.

— Не трать время на болтовню. Готовь подход. Я прокомментирую ситуацию. Обеспечь присутствие госканалов, но этого, как ты говоришь, сукиного кота, не пускать. Да, и я прошу тебя, все-таки они проигнорировали твою просьбу. Объясниться нужно. Ну, ты понимаешь.

— Конечно, конечно. — Твердиевич поднялся.

В кабинет вошел посетитель.

Твердиевич обернулся. Это был тот самый министр, который почему-то оказался без охраны за периметром в толпе митингующих. Чиновник увидел Твердиевича, и еле заметная тень пробежала по его лицу. Твердиевич поздоровался — не дождавшись ответного приветствия, вышел.

После каждого прямого включения Вязенкин первым делом спрашивал Пестикова и инженера Ордынцева — ну как, я снова на высоте? Ты снова на высоте, отвечали Пестиков и Ордынцев.

Звонила Москва.

Ленок сообщила, что в следующий выпуск тоже будет прямое включение.

Потом появился Твердиевич, его обступили журналисты. Гога Мартыновский показался на пороге своего вагончика.

Вышел и Вязенкин.

Камера так и стояла на треноге. Пестиков копошился рядом: что-то подкручивал, ковырял в боку камеры, вставлял и вынимал кассету.

— Что с камерой, Пест?

— Разберусь. Все будет чики-пуки.

Они теперь стояли лицо в лицо. Твердиевич в эту минуту пожалел, что не может со всей своей армейской силой врезать этому выскочке между глаз. Вязенкин ждал обещанных неприятностей и драться не собирался.

«Нет на земле чистых мест, и горы вон затянуло, — думал Вязенкин. — Ну что ты от меня хочешь, товарищ Твердиевич? Ну, расстреляй меня. Полномочий нет? Ага! Тогда покричи, полегчает. А в принципе, Андрюха, мужик ты неплохой, только тормоз. Работа у нас такая, знаешь ведь. Да в конце концов мы правду показали. Не можете со всем своим правительством навести порядок, получайте тогда!»

Выпятил подбородок Вязенкин, глаза прищурил, чтобы серьезней казаться. Внешность у него не грозная — сразу всерьез и не воспринимали его.

«Гад ты, Вязенкин, гад и есть, — думал Андрей Андреевич. — Пропьянствовали неделю, теперь в жопе засвербело, гонорары нужно отрабатывать. Все вы такие, вся ваша столичная продажная порода. Понаедут за славой… А где ты был, когда мы грязь в траншеях месили, когда война была настоящая?»

Испортился характер у Твердиевича, окончательно испортился.

— Я предупреждал?

— Андрюха…

Терпеть не мог Твердиевич панибратства.

— Не Андрюха. Для тебя Андрей Андреевич. Сейчас подгонят кран демонтировать вагон. Можете собирать свои манатки и проваливать. Вагончик правительственный, в аренде вам будет отказано. Вы регулярно нарушаете правила аккредитации.

— Какие правила, Андрей… — хотел Вязенкин, да принципиально не стал добавлять отчества. — У меня свои правила и свое начальство. А потом… ты выпуск хоть смотрел? Я ничего такого не сказал, только по факту. Я звонил перед выпуском, просил, чтобы дали время разобраться в деталях. Не дали. Кого мне слушать? Мне компания платит деньги.

— Тебя по-человечески просили, — побагровел Твердиевич. — Я тебе обещаю, слово офицера даю, что работать ты здесь больше не будешь. Я тебя лишаю аккредитации!

— Короче, Андрюха, топай к себе и не морочь мне голову. Думаешь, негде перекантоваться? Найдем. А насчет аккредитации, так это тебе к начальству моему надо. Телефончик дать или знаешь?

— Сука ты.

— Да пошел ты.

Так бы дело и до драчки дошло. Но Ордынцев втиснулся между ними: Вязенкина вопящего тащит теперь в вагон. Твердиевич вслед брызжет слюной.

— Григорий, горячий ты, ох горячий, — как-то официально и одновременно с участием говорит Ордынцев. — Добрее надо к людям, мягшее, гибче надо быть. Я вот тоже когда служил…

— Нет, вот ты мне скажи, — перебивает Вязенкин. — Мы что соврали, соврали, да? Мы как есть показали. И совесть моя чиста. Орать на себя и оскорблять не позволю!

— Совесть, Григорий, такая субстанция, которая может быть, а может и не быть.

Где-то он уже слышал эту фразу, от кого только, не может Вязенкин вспомнить. В комендатуреможе у военных?.. В вагончик зашел Пестиков с загадочным выражением лица. Включил магнитофон. Заиграла «Отель „Калифорния“».

— Пест, достала твоя «Калифорния»…

— Гриня, а я все снял — как нас выгоняли, — сияет Пестиков, кивнул на отставного майора Ордынцева. — Гоним? Дядь Саш, заводи дырчик.