Будь моей Брейшо

Отворачиваюсь от них и опускаюсь на колени перед Зоуи.

– Папа голоден, Зо поможет мне приготовить что-нибудь перекусить?

– И себе тоже? – улыбается она.

– Да, и тебе, – смеюсь я.

– И дяде Бро! – добавляет Ройс, подхватывает ее на руки и уносит на плечах в дом. У ступенек он останавливается и говорит Мэддоку: – Тебе бы тоже не помешало крутое прозвище, братан.

Мэддок ухмыляется:

– Мой ребенок будет звать тебя дядя Тупица.

– Не-а… твой ребенок будет называть меня папочкой, – бросает Ройс, убегая.

Рэйвен смеется и хватает Мэддока за руку, прежде чем тот успевает погнаться за ним.

Мы заходим в дом, и никто из нас даже не оглянулся на девушку, все это время просидевшую на заднем сиденье.

* * *

Отстегиваю Зоуи, она выпрыгивает из машины и мчится по подъездной дорожке. У ступенек крыльца она замирает и поворачивается:

– О нет! Мой поезд!

На крыльцо выходит Мейбл, и я говорю:

– Я принесу его, принцесса. Иди пока с мисс Мейбл.

– Хорошо, папочка! – Зоуи хватает Мейбл за руку и тащит в дом.

Я подхожу к машине и открываю заднюю дверь, чтобы взять игрушечный поезд, и тут мое внимание привлекает легкая светловолосая фигурка.

Виктория… Она, должно быть, увидела, как мы подъехали, и вышла через заднюю дверь.

Прячась за машиной, наблюдаю за ней. Она идет мимо клумбы, наклоняется и срывает цветок, затем направляется к самой дальней стороне бассейна. Выбирает единственное место, где осталось немного солнечного света, и ложится на спину, положив цветок себе на грудь.

Я иду в дом, убеждаюсь в том, что у Зоуи с Мейбл все хорошо – девочки играют, – и, перепрыгивая через две ступеньки, поднимаюсь по лестнице к комнате Виктории.

Дверь закрыта, но на ней нет замка, так что войти не составляет труда.

Пахнет лавандой и мятой, солнцем и… гребаным грехом.

Я полностью переделал для нее комнату, подумав, что ее жизнь здесь будет идти совсем по-другому.

Свежая краска и новая мебель, яркая люстра в тон.

Откуда мне было знать, какой стиль она предпочитает, но атлас казался подходящим, и я выбрал его для штор, покрывала и подушек.

Мягкие цвета с оттенком королевского синего: кристаллы люстры рассеивают лучи света, пуская солнечные зайчики.

В груди постепенно нарастает раздражение. Заглядываю в ее шкаф и обнаруживаю, что все вещи аккуратно сложены в сумки, а вешалки и ящики пусты.

Кровать заправлена так, будто она никогда в ней не спала. А может, и правда не спала, потому что я вижу два маленьких одеяла и подушку на кресле для чтения. Компьютер выключен…

Она что, не собирается здесь задерживаться?

Я должен быть рад этому. Пожалуйста, пусть уходит, но почему я так злюсь?

Хватаю ее рюкзак, расстегиваю его, вытряхиваю тетради и папки, оглядываю все карманы и карманчики.

Пристально смотрю на почти пустой пакетик с травкой, засунутый в один из них, и полпачки фильтров под ним.

Складываю все обратно и бросаю рюкзак в угол, где он был. Пинаю маленькое мусорное ведро, но там нет ничего, кроме карандашных стружек. Прикроватные тумбочки тоже пусты.

Какого хрена?

Затем перехожу в ее ванную комнату.

По крайней мере, она ею пользуется. На вешалке висит полотенце, а на столешнице у раковины лежит маленькая открытая косметичка. Заглядываю внутрь, но там обычное девчачье барахло.

Выцветшие джинсы лежат на крышке корзины для белья, хватаю их и проверяю карманы. Но все, что я нахожу, – это обертка от леденца, пара четвертаков и чек на доллар за школьную газету.

Кидаю джинсы на место и направляюсь к окну. Отсюда мне видно ее.

Какие секреты ты хранишь, красавица?

– Знаешь, когда ты был маленьким, у тебя было полно вопросов, – доносится голос Мейбл из комнаты; я не оборачиваюсь, но по ее шагам понимаю, что она приближается. – Ты мог услышать слово или увидеть что-то мимоходом, на самом деле что угодно, и ты прочно цеплялся за это. Проходили часы, а потом ты спрашивал, что это такое, или что это значит, или как это работает. Что-нибудь. Что угодно. – Она прислоняется к косяку и скрещивает руки на груди. – Ты ни на чем не мог сосредоточиться, пока не разберешься с тем, на что запал, и только когда разбирался что к чему, шел дальше. – Мейбл смотрит на меня. – Когда тебе было двенадцать, ты перестал спрашивать. Ты был уже готов – ты развил в себе способность видеть вещи такими, какие они есть, понимать, не спрашивая, говорить без слов.

Я хмурюсь, догадываясь, что через окно она смотрит на Викторию.

– Теперь ты в темноте, ты чувствуешь себя слепым, не можешь понять, не можешь даже сформулировать вопрос в своей голове, и это здорово расстраивает тебя, но помни… – Мейбл ждет, когда я посмотрю на нее, – закрытые рты не кормят, – заканчивает она.

– Ты говоришь так, будто она сказала бы мне правду, если бы я попросил об этом.

– Ты говоришь так, будто знаешь, что она этого не сделает. – Мейбл поднимает брови, заставляя меня улыбнуться. – Знаешь, она такая же, как ты. Ее голова работает так же.

– Закрытые рты не кормят, – повторяю ее слова.

Мейбл растягивает губы в мягкой улыбке и похлопывает меня по плечу.

– И именно поэтому, мой мальчик, вы оба голодаете.