Будь моей нежностью

Губы покалывает. От грёбанных воспоминай о прикосновении к алебастровой коже со сладким привкусом чёртовой сахарной ваты настроение падает вмиг. Но рука, не подчиняясь моей воле, распахивает дверь.

В угрюмом расположении духа я даже не решаюсь глянуть на неё. На периферии зрения вижу ссутулившийся силуэт и понимаю, что просто-непросто не в силах сейчас находиться здесь. С источником моего безумия. С этой чёртовой шоколадной конфетой, которую хочется сожрать.

Пора признать. Я не выдержу ни секунды нахождения здесь. На сегодня мой лимит терпения иссяк.

— Поела?

— Да.

— Хорошо. — от искушающей близости давление бьёт сразу по двум точкам — в голову и пах. Хочется стиснуть причиндалы в кулак и хоть чуточку облегчить себе жизнь. Это не дело. — Тогда я поехал.

— Разве вы… — дрожит писклявый голос, — не побудете со мной ещё немного?

Что же ты творишь, кукла? Останусь — быть беде. Удушливая похоть наполняет тело, рисуя снова и снова близость пухлых губ, податливый алебастр, изгиб шеи, торчащие ключицы. Невыносимая пытка!

— Ты цела и невредима, сыта, под присмотром, а у меня есть и свои дела. — быстро выговариваю ей и поднимаюсь, с очевидным намерением уйти. — Я очень занятой человек, Ася. Я не могу просто сидеть возле тебя.

— Пожалуйста, вы обещали, что побудете со мной, когда переговорите с врачом, — пигалица пускает в ход слёзы, — Пожалуйста, Богдан…

Я закрываю глаза. Слышать не могу звучание своего имени на её устах. Девчонка упрямо игнорирует мою просьбу официального обращения, и каждое это её «Богдан, Богдан, Богдан» отзывается спазмами между рёбер. Вероятно, у меня жар. Или я просто окончательно слетел с катушек.

Причина моего безумия, манящая и дурманящая, слишком притихшая, и я перевожу взгляд на неё. Твою мать через колено! Вроде бы это называется панической атакой — то, что с ней сейчас происходит. Я иду к ней, встряхиваю плечи, чувствуя под пальцами гладкий шёлк её кожи.

— Это просто дурное воспоминание, Ася. — пытаюсь достучаться до пигалицы. — Сейчас я позову врача.

Она отрешённо качает головой. Разум постепенно возвращается в её рассеянный взгляд.

— Богдан, пожалуйста… — тихий шёпот, чёртово имя, и я снова на отчаянной границе шаткого равновесия. — Я просто не могу одна, останьтесь со мной хотя бы ненадолго.

Знала бы она, о чём просит! О том, как ненависть к ней и моё долбанное неуёмное желание сплелись воедино в гремучую смесь, которая вот-вот бомбанёт, сжирая языками пламени всё на своём пути.

Но в то же время… Я не могу уйти. Её щенячий взгляд пробивается сквозь броню и латает растерзанные внутренности. Дрянные новости, Богдан, ты в полной жопе.

Потому что я остаюсь.

Перетягиваю стул ближе к койке и пытаюсь отрезвить себя, припоминая все обстоятельства и причины, почему я ввязался в это сумасшествие и почему большим сумасшествием будет поддаться соблазнительному искушению, которая сидит, обхватив колени тонкими руками.

Я знаю, что она пристально смотрит на меня. Кожа горит под её взглядом. Всё вышло из-под контроля. Чёртова Луиза испортила мне весь план. Простой и понятный. В котором не было места жалости и… страха потерять эту девушку.

9. Ася

Прожигающий взгляд чёрных глаз нервирует меня. Богдан странный. Очень. Его настроение меняется так часто, что я за ним не поспеваю.

Вот и сейчас его напряжённый вид никак не вяжется с вопросом, летящим в меня.

— Итак, Ася. Ты поступала на социальную педагогику потому, что хочешь работать со сложными детьми?

Я ошарашена. Сбита с толку. Но на вопрос отвечаю правдиво:

— Куда был ниже проходной балл, туда и поступала. На бюджет нужно было сдать русский и обществознание плюсом к результатам ЕГЭ. По обществу не добрала несколько баллов.

— А кем ты хочешь стать, когда вырастешь, Ася? — с усмешкой спрашивает Богдан.

— Если бы я могла выбрать то, что хочу? — уточняю у него. — Или есть какие-то ограничения?

— Допустим, то, что хочешь. Без ограничений.

— Тогда это просто, — киваю ему. — Я бы хотела пойти на журфак. Но это слишком дорого. У нас с бабушкой никогда бы не хватило на это денег.

Он смотрит в мои глаза. Снова решает? Что ещё, Господи? Я не хочу думать, что он сидит и решает моё будущее.

— Ну, журфак — так журфак, — подтверждает он мои догадки. — Будет тебе подарком на свадьбу. Но хоть одна глупость, вольность, единожды проявишь непослушание, попробуешь рога наставить, и я запру тебя дома без единого шанса на реабилитацию. Усекла?

Я с готовностью киваю. Часто, возможно, как дурочка какая-то, но я усекла. Если этот неандерталец собирается в самом деле оплатить столь желанное мне образование, то…

— Никаких вечеринок, гостей, ночёвок у подружек не будет, — выговаривает он, и я снова киваю. — Ничего, порочащего честь моей жены. Хоть один промах, и ты…

— Никогда не выйду из дома! — заканчиваю вместо него, перебивая, и тут же прикусываю язык.

— Не дерзи, — мягко журит меня мужчина, но внезапно улыбается.