Будь моей сестрой

– Пыль, старые молитвенники, облачения. Что еще у отца Джона в подсобке?

– Сломанные игрушки.

– А неучтенные грехи?

– Не морочь мне голову, – трет она обложку в том же месте. – Надоедливая, как муха. От тебя даже нарциссы вянут.

Тилли на улице нет. Иду по дорожке вглубь церковного двора, сворачиваю направо. Под дальним вязом полная женщина в бежевой куртке красит скамейку. Это точно Тилли.

– Скажешь что-нибудь по-русски?

На лбу у Тилли бисеринки пота, кисточка с неровно торчащими волосками возит по рассохшейся деревянной поверхности белесо-серым.

– Лолита, свет моей жизни. Огонь моих чресел. Грех мой, душа моя. Ло-ли-та. Кончик языка совершает путь в три шажка вниз по нёбу, чтобы на третьем толкнуться о зубы. Ло. Ли. Та. Она была Ло. Просто Ло, по утрам, ростом в пять футов, без двух вершков и в одном носке.

– Отец Джон, – Тилли хмурится, – учит нас, что Господу угодно разнообразие. Будь ты моей дочерью, я бы научила тебя, что есть слова, которые хоть и приятно слышать, но внутри них…

– Мама! – прерывает ее звонкий крик. – Мама, я упала!

Ида хромает к нам и, только подойдя уже совсем близко, начинает плакать.

– Не реви, – я смотрю на ее разбитую коленку и сую руку в карман пальто. – Держи-ка лучше.

Пластиковая фигурка профессора Снейпа тут же прячется в маленькой ладони.

– Том приходил чинить скамейки? – спрашиваю я.

Тилли машет рукой, чтобы я уходила, ей нужно утешить дочь.

МАРТ

Проплакавшись, я все поняла. Данила не пропал. Пропадают без вести прямо из дома только в книгах. Он исчез. Провалился в кроличью нору, шагнул в зазеркалье, ушел с головой и всем собой в работу, неосторожно дал утянуть себя в игровую метавселенную. Мне всего лишь нужно туда попасть.

Бредовые идеи звучат бредово, пока им не находятся подкрепленные фактами подтверждения. Я дала себе обещание, что если не найду хотя бы трех таких, то пойду сдаваться специалистам.

Рабочий ноутбук все еще оставался в полиции. В чатах на домашнем компе тоже ничего не было.

Я вышла замуж за Данилу из восхищения.

В десятом классе он научился подтягиваться на турнике восемь раз, чтобы получить зачет по физкультуре в своей крутой физико-математической школе, где каждый первый юноша был задохликом. А когда устраивался на работу в Random Games, прочитал все пятьдесят семь документов внутренних инструкций и соглашений прежде, чем поставить галочку в графе, что он с ними согласен.

Любые хоть сколько-нибудь важные вещи Данила фиксировал на бумаге – брал первый попавшийся лист и записывал. Все эти листы хранил потом в столе, а текущие заметки по работе – под клавиатурой. С них я и начала.

Все оказалось не так сложно, как я себе представляла. Если читать вдумчиво, то даже в разрозненных кусочках кода можно уловить свою логику, а комментарии и вовсе пишутся человеческим языком.

И все оказалось бессмысленно, как одинокая половинка ножниц.

Не знаю, что я ожидала найти. Сложные, набросанные на коленке схемы перехода в иную реальность? Отрывки дневниковых записей, в которых Данила жаловался бы сам себе, что постепенно сходит с ума? Указание взять в гараже три пары башмаков железных, три посоха, три колпака и отправиться в путь-дорогу дальнюю, искать любимого Финиста – Ясного сокола? Если Данила и рассчитывал на мою помощь, то ему следовало оставить хоть какие-нибудь инструкции.

ВТОРНИК

– Сегодня будет голосование, – она ловит меня прямо у дверей.

– Не сейчас, Тилли, – я обхожу ее и спешу внутрь.

Отец Джон уже ждет меня.

– Расскажешь шутку или можно сразу начинать?

– Сразу.

Жду, пока кусочки сахара растворятся в красном вине, потом делаю глоток.

– Церковь уже почти совсем готова к весне, – оглядываю я вытянутый овалом зал.

– Стараниями нашей Джун, – отец Джон аккуратно открывает коробку с пиццей и вдыхает аромат расплавленного сыра.

– Тилли тоже очень помогла снаружи.

– Это правда, Матильда старается на славу.

– И скамейки как новенькие.

– Том приходил, – напряженно говорит отец Джон, будто понимает, к чему я веду.

– Останется отмыть витражи и разобрать игрушки, отнести сломанные в…

– Марфа занимается этим, – перебивает он меня.

– …в подсобку. Я бы могла ей помочь.

– Разумеется, – отец Джон смотрит на меня без обычного тепла. – Навести ты нас хотя бы в одно воскресенье.

Джун пылесосит подушечки, на которые становятся коленями при молитве. На каждой подушечке гобеленовыми нитками вышито по цветку. Меня она не видит. Оставляю на скамье узкий ящик с линялыми фиолетовыми крокусами и ухожу.

Тилли все еще караулит меня у дверей.

– Сегодня будет голосование, разрешать ли тебе приходить на чаепития, – повторяет она. – Не думаю, что хоть кто-то проголосует за.

– Я тоже не думаю.

– Скажи что-нибудь по-русски, только не как в прошлый раз.

– Ты стучала в дверь открытую. Я молчала, как убитая. Обманули, на улице та же жара. Загорели руки в темное, надоели звуки стремные. Прошатались по городу ночь до утра. Я задыхаюсь от нежности.

– Хорошее, – Тилли удовлетворенно улыбается, как будто получила свою дозу.

– Зажила коленка у Иды?

– Как новенькая. Не носи ей больше игрушки, она один раз повертит их в руках, а потом бросит.