Будь моей сестрой

– Она расстроится.

– Невелика беда.

Я возвращаюсь в церковь, иду прямиком в детский уголок, кладу маленькую фигурку Рона Уизли в коробку с раскрашенными пластиковыми животными. Ида найдет ее в воскресенье.

МАРТ

– Не думаю, что вам нужно в больницу.

Врач общей практики чай и плюшку с изюмом не предлагал, но говорил с тем же сдержанным сочувствием, что и люди в полицейском участке.

– Выпишу вам легкое успокоительное. В вашем поведении нет ничего патологического. Люди по-разному справляются с острым горем. Нам всем хочется думать, что наши близкие после смерти попадают в другой мир, в котором встреча обязательно состоится.

– Мой муж не умер.

Я сказала это скорее для себя, чем для доктора, – проверить в который уже раз, действительно ли я в это верю.

На ночь теперь вместо книги я читала Данилины записки. Повторяющиеся символы, команды, текстовые комментарии, написанные его почерком, успокаивали меня. Я погружалась в незнакомое мне созерцание. Казалось, если я вплыву в него чуть глубже, строчки кода сложатся в послание.

«Ньютон, Хемлок-драйв».

Почтовый индекс стерся, потому что Данила записал его на чеке из продуктового магазина. Хватило легкой штриховки простого карандаша, чтобы проступили буквы и цифры. Навигатор показал, что это всего в сорока минутах езды от нашего дома.

Болиголововый проезд. Или цикутовый? Трое детишек, покладистая жена в платье в пол, дом полная чаша, ипотека. Я просто хотела посмотреть, издалека. Пусть постыдное, но приемлемое для меня завершение истории. Не я первая, не я последняя.

Смотреть оказалось не на что. В Хемлок-драйв не было домов. Слева редкий лесок, справа распаханное поле, граничащее с зеленым лоскутом следующего поля, впереди дорога. Я просидела там час, съехав на обочину. Когда сообразила, что можно дойти до леса, уже стемнело.

Прежде, чем отправиться домой, я снова позвонила в полицию.

– Мы обязательно все прочешем, – усталым голосом пообещал детектив. – Много времени это не займет, там три сосны, мэм.

Я тоже прочесала эти три сосны. Как показывали в процедуралах: медленно, каждый дюйм, обращая внимание на целостность почвенных покровов и на то, в каком порядке насыпаны листья.

Лесок оказался редкий, но широкий. Я первые башмаки железные истоптала, первый посох сносила, первый колпак потеряла, пока все проверила от одной опушки до другой. Так замаялась, что не заметила квадратную колоколенку церкви на холме. К ней вела обычная грунтовая дорога, я просто не доехала до поворота.

ЧЕТВЕРГ

На исповеди я молчу. Отец Джон не торопит меня. Мне есть что рассказать, но я не могу подобрать нужные слова.

– Простите, цветой отец, – наконец бормочу я, – ибо я согрешила.

– Не верю, – безнадежно машет он рукой и переходит на латынь.

Точно так же он машет рукой, когда переходит к пицце.

– Ты оговорилась, – Джун забирает у меня луковицы гладиолусов. – Сказала «цветой» вместо «святой».

– Да? Теперь меня отлучат от церкви?

Кажется, она шипит от злости, когда я поворачиваюсь к ней спиной.

Тилли ест бутерброд, сидя на ступенях, которые она только что вычистила, щетка и совок лежат тут же рядом.

– Один голос за, остальные против, – сообщает мне она.

– И кто за?

– Ида.

– Разве ее голос считается? Она ведь ребенок.

Тилли кивает, рот у нее занят едой.

– Сколько еще нужно?

– Хотя бы два.

– Как в блокчейне. Собери три подписи, чтобы транзакция прошла.

– Не понимаю, что ты говоришь. Скажи что-нибудь по-русски.

– Если меня не будет, ты потом сможешь завязать? В любой момент?

Тилли снова кивает, но уже не так уверенно.

– В белом плаще с кровавым подбоем, шаркающей кавалерийской походкой, ранним утром четырнадцатого числа весеннего месяца нисана в крытую колоннаду между двумя крыльями дворца Ирода Великого вышел прокуратор Иудеи Понтий Пилат.

– А дальше? – выдыхает она.

– Только если отдашь Иде игрушку.

– Обещаю.

Она протягивает ладонь. Я кладу в нее фигурку Хагрида.

– Более всего на свете прокуратор ненавидел запах розового масла, и все теперь предвещало нехороший день, так как запах этот начал преследовать прокуратора с рассвета. Прокуратору казалось, что розовый запах источают кипарисы и пальмы в саду, что к запаху кожи и конвоя примешивается проклятая розовая струя.

– Леа испекла сахарные печенья с розовой водой для четвергового чаепития, – с теми же завороженными интонациями говорит она. – Жаль, что тебя не будет.

МАРТ

Легкое успокоительное, которое мне выписал врач, оказалось не таким уж и легким. Под ним мне снились цветные, наполненные готическими кошмарами сны. Реальность тоже причудливо плыла.

Не было никакого поворота к церкви на холме, и никакой церкви с квадратной колоколенкой не было тоже. Был лес, был холм, была прямая дорога без отворотов следующие пять миль, а церкви не было. Привиделась она мне от усталости или от игры разума под веществами – никакой разницы. Марьюшка во мне подрастеряла силы и волю искать своего Ясного сокола. Хотелось только спать, спать и спать.