Будь моей Снегурочкой

     В знак примирения Мороз откуда-то привез для нас заморские блюда, которым я и названий не знала. Еда лежала прямо в тарелках, а сверху была накрыта странной просвечивающейся тканью. Прикасаться к ней, и уж тем более пробовать ее, я боялась. Только тряпочкой протерла да на улицу вытащила, чтобы не испортилась. Морозу тоже есть эту гадость запретила.

— Это паста с морепродуктами! — обиженно наблюдал он за тем, как я вытаскиваю его поклажу за порог. Ну правильно, одеяло-то у нас одно на двоих было! — Ты хотя бы чизкейк попробуй!

— Конечно-конечно. Вот сейчас гадость всю холодом убьем. А то мало ли из чего они это готовили. Ты знаешь, мне кажется, там что-то до сих пор шевелится, — доверительно сообщила я. — А я тебе пирожков приготовила. И жаркое.

     В общем, пришлось ему есть то, что дают. Прямо как папенька учил.

     А платье все не высыхало.

     А тишина угнетала.

     А одеяло у нас одно на двоих.

— А хочешь, я тебе сказку расскажу? — вдруг придвинулся Мороз ко мне поближе.

     Ну я и отодвинулась. Да как грохнулась с лавки, потому как на самом краю сидела.

— Ух, как больно-то, — застонала я, поглаживая место, которым ударилась.

— Чего же ты так, горе луковое? — мигом оказался мужчина рядом со мной.

— Э-э-это из друго-о-ой ска-а-азки… — протянула я, шмыгая носом.

     В одеяло завернул меня, на руки взял да на кровать понес. А я даже запротестовать не в силах была, так попа болела. И слезы из глаз катились.

— Сильно больно? — вопросил он участливо.

— О-о-очень.

— А давай поцелую, где болит, а? — и смотрит так выжидательно.

— Ты мне сказку обещал. — У меня даже слезы высохли от его наглости.

— Ну тогда слушай, — усмехнулся Мороз. — Жил-был бедный-несчастный предприниматель.

— Кто-кто? — переспросила я, нахмурившись.

— Эээм, — призадумался Мороз, покачивая меня, завернутую в одеяло, на своих коленях. — Жил-был бедный-несчастный король. Ну как бедный? Совсем не бедный и чаще вовсе не несчастный, но сейчас не о том. Жил-был, и встретилась ему как-то девица ясная. В первый раз встретилась на балу, во второй раз встретилась в ресторации, а в третий раз у него дома.

— Это как у него дома? Без спросу в дом его проникла, что ли? Без приглашения? — ужаснулась я такому поведению.

— Да нет, он ее сам приглашал, но не в этом суть. Самое главное то, что в четвертый раз он видеть ее не захотел. А девица эта ясная вдруг обернулась ведьмой злющей да отомстила королю по самые яй… По самые уши. В общем, уши у короля появились, повышенная лохматость в самых интересных местах и… хвост.

— Прямо-таки хвост? — удивилась я, представив себе такое чудо-юдо. Это ж ни в сказке сказать, ни пером описать.

— Ага, хвост. А отсмеявшись, ведьма сказала, что проклятье с короля спадет, только если девица прекрасная за три дня влюбится в него без памяти. Понимаешь? — и глянул на меня так — выжидающе.

— Понимаю. Страшная у вас какая-то сказка. Я бы так не смогла — чудовище полюбить. И ведьма какая-то неправильная. Совсем непонятно, за что она его заколдовала.

     Мороз встал.

     Сначала сам встал, а потом и меня на ноги поставил. И ведь вижу, что злится, а на что? Совсем непонятно. Прямо как в сказке.

— У тебя муж есть? — вдруг спросил он у меня.

— Конечно есть. Я же говорила, — покрепче завернулась я в одеяло, а то кусочек сорочки видно было.

— А дети откуда берутся, ты знаешь? — задал он следующий вопрос.

— Конечно, — кивнула я, на всякий случай сделав шаг назад и потянувшись к сковородке. — В капусте находят.

— А если зима? — процедил он сквозь с силой сжатые зубы. Показалось или у него веко дернулось?

— А если зима, то в сугробе!

     Дверь захлопнулась раньше, чем я все-таки схватила сковородку. И чего это он такой нервный?

3

Глава 3

     Главное, совершенно непонятный человек!

     То приходит, то уходит, сказки рассказывает страшные да всё ко мне приблизиться пытается. Обещал свободу и замок, а ведь не похож на богача! Собака эта ещё… Прямо как хозяин: ночью есть, а днём бегает где-то. Только хозяин наоборот: бегает по ночам. Охотится, что ли? Вроде как с собаками принято охотиться. Да и что ночью поймаешь-подстрелишь, не видно ж ни зги! Смен, одно слово.

     Одна радость – платье вконец высохло, и я облачилась поспешно, чтобы снова не быть захваченной врасплох. Вечерело уж, и я не знала, кого ждать. Аль Мороза, аль псину егошнюю. А ведь одеялко-то постирано, неужто снова завоняется собачьей шерстью мокрой?

     Жаркое пришлось вынести на мороз, поставить повыше, чтобы волки не сожрали. А заодно принесла в дом странные блюда Мороза, те, которые прозрачной тканью гладенькой облеплены. Ух и замёрзли они, до каменного состояния!

     Поставила в предпечье, чтоб отогрелись, да самовар сунула в печь. Чаи гонять – это я люблю! А в хижине Морозовой и травки есть, и чайный лист дорогой сушёный нашёлся в коробе. Только, значится, завела чай, только присела к столу, в блюдце налила из чашки, чтобы остывало, – и, конечно же, тут как тут явилась собаченция.

     Ворвалась в дом, спервоначалу на меня прыгнула лапами заснеженными, да у меня не забалуешь! Сбросила животину на пол и крикнула сурово:

– А ну! Шать отсюдова!