Раймон выбежал. Франсуа стал пытаться остановить кровь. Раймон вернулся с врачом через двадцать минут. Врач держался спокойно, уверенно.
— Подержите лампу. — Он сунул её Франсуа в дрожащие руки. — Теперь, Раймон, держите своего хозяина. Покрепче. Изо всех сил. Не давайте ему шевельнуться.
Раймон с дрожью смотрел, как доктор очищает рану и накладывает швы.
Покончив с этим, врач оставил указания на ночь и удалился. Ги поглядел на стоявших у кровати.
— Франсуа, Раймон, простите за такое беспокойство.
— Месье, ничего не говорите, пожалуйста.
Ги протянул руку, они оба взяли её.
— Я хочу попросить у вас прощения. Прощаете вы меня?
— Нам не за что прощать вас, месье.
Франсуа сел возле него.
— Вы поправитесь, месье. Через несколько недель это будет забыто. Непременно, месье, непременно, непременно.
Слуга повторил это слово несколько раз и решил, что оно подействовало благотворно; Ги взглянул на него с надеждой.
— Думайте о «Милом друге», о своей книге, о всех прекрасных вещах, про которые нужно писать, месье...
— Да, Франсуа, писать...
Наконец Ги повернулся и заснул. Смертельно бледный Раймон опёрся о спинку кровати. Франсуа сказал ему:
— Выпей немного рому. Придёшь в себя.
Раймон кивнул и отвернулся. Рыдания сотрясали его. Он не мог говорить.
Они оба остались с хозяином. Ги положил ладонь на руку Франсуа, и тот боялся пошевелиться, чтобы не разбудить спящего. И слуга, и матрос молчали. Сидя в тусклом свете лампы они думали об этом непоправимом несчастье. Франсуа хотелось, чтобы всё окончилось сейчас, чтобы жизнь хозяина прекратилась. Потом он внушил себе надежду; уверил себя, что хозяин его не совсем сошёл с ума, так как понял, что причинил себе вред, что дух его не умер — значит, надежда ещё есть. Он убедил себя, что сумеет помочь хозяину вернуть здоровье, и это ужасное событие со временем забудется. Не может быть, чтобы хозяин его так умер, раз всего два дня назад он говорил ясно, рассказывал истории о феканском монахе и прочие. Да и телом он ещё крепок.
В восемь утра Ги проснулся. Франсуа показалось, что выглядит он лучше. Пришёл Бернар и, увидев больного, вздрогнул. Франсуа потрогал руку хозяина — нет ли температуры. Рука была прохладной. Принёс яиц всмятку и накормил его. Потом Ги весь день бессильно лежал, равнодушный к тому, что происходит вокруг.
В час дня приехала мадам Арнуа де Бланг. Мадам де Мопассан слегла при вести о случившемся, и за ней ухаживала Мария-Тереза. Когда мадам де Бланг вышла из спальни, Франсуа увидел на ночном столике телеграмму. Поглядел на текст. Ноэми слала Ги новогодние пожелания. Франсуа ощутил, как в его душе закипает гнев. Ну и женщина! Сколько зла она причинила хозяину, преследуя его. Он сжал кулаки. Рок ли случившееся, естественное стечение обстоятельств или тайные деяния злых сил? Почему эти добрые пожелания от самого жестокого врага пришли именно в ту минуту, когда мозг его хозяина вышел из строя? Он оглядел комнату. Около восьми часов вечера его хозяин проснулся и внезапно сел.
— Франсуа, — взволнованно закричал он, — ты готов? Мы уезжаем. Объявлена война!
— Мы едем только завтра утром, месье, — мягко сказал Франсуа. — Отдыхайте. Спите.
— Как! Ты хочешь задержать меня, когда нужно действовать без промедления? Мы же договорились, что поедем вместе, когда настанет время отомстить Пруссии.
И Франсуа вспомнил, что хозяин взял с него обещание последовать за ним, если потребуется защищать Францию, и дал ему на сохранение свои военные бумаги, чтобы они не затерялись среди рукописей.
— Поедем, месье, — сказал он. — Завтра — вместе.
— Ладно, Франсуа, я доверяю тебе.
Ги снова опустился на подушку. Но среди ночи разволновался опять, твердил слуге, что они должны идти на фронт.
— Надо идти, надо идти! Франсуа, где мой мундир? Где винтовка?
Успокоить его оказалось очень трудно; он ничего не хотел слушать.
— Чего мы ждём, Франсуа? Трубит горн. Слышишь?
Пришла Роза. Некрасивая, неуклюжая, с вьющимися седеющими волосами, она всегда оказывала на него поразительное влияние. И сразу же поняла, что происходит.
— А ну, месье, ложитесь и успокойтесь. Мы все здесь. С вами ничего не случится.
Ги сразу же стал покорным, угомонился и вскоре заснул.
На другой день приехал санитар — из лечебницы доктора Бланша. Франсуа двигался как автомат; но едва он оказывался рядом с хозяином, как сразу же возвращался к ужасной действительности. Шестого января они выехали в Париж. Франсуа всё утро испытывал бессильное бешенство. На его хозяина надевали смирительную рубашку! Он видел несчастное, измученное тело, затянутое в этот жёсткий саван для живых; хозяин не роптал. Он помог усадить его в спальный вагон под взглядами людей на платформе. И сидел с ним, когда они ехали через Эстерель на север.