Будь со мной честен

Брауни я оставила на парте, от всей души надеясь, что поднявший руку мальчик подавится первой же печенькой.

– Это было не самое удачное выступление, – сказал Фрэнк по дороге домой. – Жаль, что ты пришла.

– А мне – ни капельки.

– А мама почему не пришла?

– Ей надо работать. У нее сроки.

Я не стала объяснять, что она уже пропустила все сроки в графике, который написал мистер Варгас перед моим отъездом из Нью-Йорка.

– Ну и ладно. Она все равно слышала ту часть, где я рассказываю о ней, ночью.

– А что случилось с этой частью сегодня?

– Я заметил, что мамы нет, так какой смысл рассказывать, если она не услышит? Насколько я понял, Ксандера тоже задержали срочные дела.

– Да, – лаконично подтвердила я.

– Понимаю. Мой отец пропустил мое рождение, потому что устранял неисправность на орбитальном аппарате «Марс Одиссей» перед запуском. Очевидно, у Ксандера тоже сроки. Ксандер хорош тем, что иногда на него можно рассчитывать, когда он тебе действительно нужен. Например, когда пришлось менять раздвижную дверь. А в тот вечер, когда я родился, он отвез маму в больницу и был с ней, когда я вступал в этот мир.

Зеркало заднего вида показалось мне слишком маленьким для такого разговора. Я остановилась на обочине и обернулась к Фрэнку.

– Погоди, ты хочешь сказать, что Ксандер присутствовал при родах?

– Да. В родовом зале. Держал маму за руку, смачивал губы кубиками льда, заставлял тужиться. Это было весьма волнующее событие. Море крови, да еще нехорошие слова, которые любой человек, у которого есть душа, сочтет в данных обстоятельствах простительными. Ксандер сказал, что я появился на свет немного желчным, и он сидел в кресле-качалке в детском отделении, пока меня поджаривали под специальной лампой. Я часто задумываюсь, какими бы стали знаменитые своей желчностью завсегдатаи Алгонкинского круглого стола, если бы их поджарили при рождении. Жаль, что Фиона не смогла прийти на презентацию.

Меня настолько поразили все эти факты, что я машинально произнесла:

– Я встретила Фиону в приемной.

Фрэнк ничего не ответил, и я поняла, что он ушел в себя.

– Эй, что с тобой? – спросила я.

Он опять промолчал. Я вышла из машины и села к нему назад.

– Можно тебя обнять?

– Нет.

Через какое-то время он уткнулся лицом мне в плечо и заговорил:

– Я тоже встречал Фиону всего один раз. Я услышал, что она получила травму благодаря развитому воображению, а ее имя казалось таким чудесным и полным обещаний, что я решил с ней познакомиться. Я ужасно боялся подходить к ней, и только мысль, что мы можем стать друзьями, придавала мне смелости. А она оказалась такой, как все.

16

Зимние каникулы спасли Фрэнка от школьного ада почти на целый месяц.

Зарядили дожди, и мы редко выходили из дома. Сорок дней и ночей бесконечного ливня застали меня врасплох. Безумный апокалиптичный дождь лил, не переставая, часами, точно кто-то там, наверху, открыл небесный кран и забыл о нем. По ночам я раздвигала шторы и смотрела на струящийся по стеклу водопад, слушая монотонный шум дождя. Несмотря на закрытые окна, даже в доме стоял запах сырой земли. Какое счастье, что у нас есть эта каменная стена! Я надеялась, что она поможет нашему дому не съехать с холма или хотя бы смягчит падение.

Почти каждое утро мы с Фрэнком, облачившись в черные клеенчатые плащи и резиновые сапоги и вооружившись гигантскими траурными зонтами, пробивались сквозь потоп в Дом мечты и работали над нашим замыслом. Работа двигалась плохо. Несмотря на три переносных вентилятора, масляные краски не желали сохнуть в сыром, пропитанном влагой воздухе, а разбавителя я не нашла. Я пыталась продолжать работу, не дожидаясь, когда они высохнут. В конце концов тошнотворно мутные краски и неряшливые мазки придали моей картине сходство с корытом помоев в жаркие дни, когда они начинают издавать столь отвратительный запах, что ими брезгуют даже свиньи.

Фрэнк, благослови его господь, терпеливо ждал и давал мне советы. И все равно ничего не получалось. Я отходила от мольберта, и мы играли в «Улику», дожидаясь просветления в небе и в моей голове, однако меня, как и Мими, поджимали сроки. Я страшно боялась разочаровать Фрэнка, а это начинало казаться неотвратимым.

– Не понимаю, почему ты так волнуешься, – сказал мне Фрэнк за несколько дней до Рождества. – Твои наброски просто восхитительны.

– Спасибо, – сказала я.

Мы сидели друг напротив друга за желтым столом. Я в отчаянии закрыла глаза и уронила голову на стол. В воздухе висела сырость, и даже поверхность стола казалась мокрой.

Сидя с закрытыми глазами, я услышала, что Фрэнк встал и начал бродить по комнате. Я знала, что острых ножей в мастерской нет, а если мальчик подойдет слишком близко к «обрыву», я услышу скрип половиц и успею предотвратить падение. Я не могла заставить себя открыть глаза и посмотреть на этот ужас.

Фрэнк открыл ящик, зашуршал бумагами, что-то передвинул, чем-то стукнул. Я точно слушала радиопостановку. Несмотря на отчаяние, во мне проснулось любопытство: что он придумал? Когда Фрэнк закончил, он подошел ко мне и прижался щекой к лопатке.

– Проснись, Элис.