Будь у меня твое лицо

Мистер Мун наслаждался прогулкой, пока не услышал тревожный шум: удары, крики. Впереди, несомненно, происходило что-то нехорошее. Сперва мистер Мун испугался – он развернулся и быстро пошел назад, но почти в то же мгновение очнулся и осознал: кричат юные девушки. Представляя себе худшее, он решился подойти поближе, а затем позвонил в полицию, дал им точные координаты и описал услышанное. Повесив трубку, он подкрался к арке.

Первой мистер Мун заметил меня – и сразу узнал, потому что однажды я сопровождала маму в салон. Именно она представила его леди Чанг, которая остается его постоянным клиентом по сей день.

Итак, он увидел меня и что со мной происходит и поспешил к нам. Ему казалось, девушка собирается убить меня: взбешенная, она с силой била меня чем-то по голове раз за разом. Он закричал «Полиция! Полиция!» и еще что-то. В то же мгновение все, включая меня, исчезли, а он, ошарашенный, остался на месте. Мистер Мун сделал несколько шагов в том направлении, куда я побежала, но, услышав сирену, решил дождаться полицию и поговорить с ней, чтобы его ненароком не приняли за соучастника. Конечно же, у полиции возникли подозрения, но, к счастью, на его одежде пятен крови не оказалось, а в ту ночь крови пролили немало. Его спросили, узнал ли он кого-нибудь. Он ответил, что видел свою юную клиентку, имени которой не знает (это была правда). В то время он и не догадывался, что я живу в Большом Доме.

– Вчера, когда одна из женщин, работающих с твоей мамой, пришла подкрасить волосы, я осознал, что мои вопросы о тебе и о том, как ты там в Сеуле, поняли неправильно. Их приняли за некое романтическое внимание, особенно учитывая мой разлад с женой, о котором ты, без сомнений, уже слышала, – тихо говорит мистер Мун, глядя в пол. – Мне было очень неприятно осознавать, что люди на самом деле думают обо мне, но я не знал, как исправить ситуацию. Вот почему я обрадовался, увидев тебя с подругами. Я ведь как раз размышлял, как же разобраться с этим недоразумением.

Звонит телефон, и мистер Мун достает его из кармана. На экране высвечивается имя: «Адвокат Ко», и он, морщась, отключает звук, а затем, повернувшись ко мне, тяжело вздыхает:

– Неважно, как складываются обстоятельства для меня. Воспоминание, что я спас жизнь – а значит, и свою живу не зря, – стало для меня… опорой. – В голосе сквозят ноты безысходности. – Возможно, это единственная значимая вещь в моей жизни. И я рад, что могу тебе в этом признаться. Сколько твоя жизнь значит для твоих родителей, ты поймешь, лишь когда у тебя появятся собственные дети.

* * *

Вскоре Суджин и Михо наконец выходят из булочной с бумажными пакетами, полными выпечки, которой Хехва, разумеется, их задарила. Я в это время сижу на бордюре, глядя в безоблачное зимнее небо. Я размышляю, стала ли счастливее, узнав то, чего не знала еще двадцать минут назад.

– Ну что? Он сделал предложение? – спрашивает Суджин, отламывая кусок пирожного с заварным кремом и протягивая мне. Оно холодное и сладкое, и я тут же вытягиваю руку за добавкой.

– Не могу поверить, что наши ровесники женятся. – Михо оборачивается в сторону булочной. Через мутное стекло я вижу, как аккуратная Хехва укладывает пирожные. – Хочешь пойти поздороваться?

Я качаю головой.

– Извините, конечно, но жениться или выходить замуж в двадцать с чем-то лет смешно, – громко шепчет Суджин. – Какая дура.

Они с Михо принимаются спорить, пойдут ли вместе в «Лоринг-центр» или Суджин вернется в Большой Дом.

– Думаешь, Ара хочет быть здесь? Теперь мы сделаем то, что не хочешь ты. Лучше просто смирись! – Михо протягивает руку, чтобы слегка стукнуть подругу.

Загружая пакеты, полные выпечки, на руль, Суджин смиренно вздыхает и говорит, что угощения лучше отдать детям, учителя же обойдутся. С этими словами мы прыгаем на наши скрипучие, замерзшие велосипеды и направляемся в сторону «Лоринг-центра». Каждая из нас цепляется за собственные зыбкие версии прошлого.

Кьюри

Брюс не показывается в рум-салоне почти три недели. А последние два раза он усаживал меня рядом с толстыми иностранными инвесторами – в наказание. У меня все еще неприятный осадок из-за его помолвки. Недовольная Мадам ворчит, и нужно как-то ее заткнуть. Я написала Брюсу сообщение, но он даже не отвечает. Ублюдок.

Не знаю, что мной движет, но, когда наступает последнее воскресенье месяца, я приглашаю Суджин в ресторан «Сеул-кук» отеля «Рейн» – отметить праздник. День движения за независимость замаячил на горизонте еще несколько недель назад – я все смотрела на календарь, отсчитывая даты.

Суджин соглашается не сразу. На ее опухших веках до сих пор видны швы, а нижняя часть лица – словно грустный взорвавшийся воздушный шарик. Я убеждаю ее, что она выглядит хорошо и никто даже ничего не заметит.

– Я все еще не могу нормально жевать, – медленно говорит Суджин, качая головой. – Мои зубы не выровнялись, и даже на улицах я чувствую себя уверенно только в маске.