Будапештская весна

Было воскресенье, последний день старого года. Утром во дворе начали бить в кусок рельса. Обычно этими ударами возвещали очередной воздушный налет. Сейчас же они звали жителей в подвал на предновогоднюю проповедь и молебен.

Золтан уже несколько лет не ходил в церковь, но сейчас ему очень хотелось побыть среди людей. Он спустился в подвал и остановился в темном углу. Горели только две свечи. Священник, маленький седоволосый человек, монотонно читал проповедь: это была у него уже пятая проповедь за сегодняшнее утро.

— Как Христос усмирил морские волны, точно так же он утихомирит и кровавый поток, который нахлынул на нашу страну, — бормотал священник.

Собравшиеся в подвале женщины, словно по команде, упали на колени, а какой-то пожилой мужчина в шубе и пенсне целовал грязный пол.

— Помолись за нас! О святая дева Мария, помолись за нас! — хором запричитали женщины.

Если бы Золтан увидел эту картину несколько лет назад, он позавидовал бы верующим, но теперь он без всякого участия, скорее с пренебрежением, наблюдал за этой почти театральной сценой, чувствуя себя оскверненным и обманутым. В городе снова начали бить зенитки.

Золтан потихоньку открыл дверь, собираясь выйти из подвала, но порыв ветра захлопнул ее, погасив обе свечи. В этот момент где-то совсем близко разорвалась бомба. Стены в подвале заходили ходуном. Началась паника, раздались крики ужаса, сквозь которые прорывался истерический женский вой:

— Иисус, помоги нам! Русские!

Обстрел города продолжался весь день, и шум боя утих только к вечеру. Большинство горожан перекочевали жить в бомбоубежища. Однако все пятеро жильцов по-прежнему оставались в квартире: они уже не боялись бомбардировок. В обстановке, когда все зависит от случая, человеческие чувства медленно притупляются, человеком овладевает легкомысленное безразличие. Жизнь в квартире шла своим чередом: женщины готовили обед и мыли посуду, пугая друг друга всякими небылицами, а мужчины кололи дрова, носили воду, чистили картошку.

Вечером стол в гостиной накрыли белоснежной скатертью. Открыли банку мясных консервов. Турновский неизвестно где раздобыл бутылку «Харшлевелю» и разлил вино по хрустальным бокалам. Мужчины в честь Нового года побрились. Ютка принарядилась, надела шелковые чулки и туфли на высоких каблуках и даже немного подкрасила губы.

После новогоднего ужина завели патефон. Турновскине поставила на рояль керосиновую лампу и немного поиграла. Потом затеяли забавную игру, суть которой заключалась в том, чтобы отыскать старую домашнюю туфлю. Поиски ее происходили под аккомпанемент рояля, который звучал тихо, когда ищущий уходил от туфли, и с нарастающей громкостью — когда он к ней приближался. Все это сопровождалось взрывами хохота.

Как ни старался инженер спрятать туфлю от Гажо, тот довольно быстро находил ее то на люстре, то за молчащим радиоприемником. А Золтан оказался неудачливым. Ютка шепотом подсказала ему, но все услышали а закричали:

— Так не пойдет! Это обман!

И снова все громко засмеялись.

Во время другой игры Золтану и Ютке пришлось вдвоем спрятаться в ванной. Найдя друг друга в кромешной темноте, они прижались друг к другу разгоряченными лицами. Девушка обняла Золтана за шею и тихо прошептала:

— Счастливого Нового года!

— И тебе тоже…

— Ты знаешь, может, я глупая, но мне кажется, что наступающий год будет для нас действительно очень счастливым.

— Почему ты так думаешь? — спросил Золтан с улыбкой, желая, чтобы их как можно дольше не вызывали из темной ванной в комнату.

— Люди в ночь под Новый год всегда желают друг другу счастья, а приходящий год обычно бывает не счастливее старого. В прошлом году мы распили бутылку шампанского, а мой брат Виктор даже написал стихотворение, которое прочел в полночь… Но за этот год случилось столько страшного, что после всего, что мы пережили, наступающий год может быть только хорошим. И я хочу, чтобы ты в это тоже верил…

На рассвете все проснулись оттого, что в дверь громко стучали кулаком и что-то кричали. Дверь открыл сам Турновский. Оттолкнув его в сторону, в комнату ворвались трое вооруженных мужчин — все с нилашистскими повязками на рукаве.

— Кто вы такой?! — заорал на инженера здоровенный тип в кожаном пальто, от которого сильно пахло палинкой.

— Видите ли… Я Тивадар Турновский… Дипломированный… — начал было бормотать инженер, но человек в кожаном пальто уже не слушал его и отворил дверь в другую, нежилую, комнату. Неожиданно, повернувшись к Турновскому, он посветил ему в лицо фонариком и счастливым от сделанного открытия голосом воскликнул:

— Папаша, да ты еврей!

Турновский чуть было не упал в обморок от страха и алкогольного перегара, которым несло от нилашиста. Он судорожно начал рыться в карманах, забыв, что был в одной пижаме и накинутой сверху шубе, и нашел только проездной билет на трамвай с фотокарточкой. Он совал билет нилашисту и дрожащим от страха голосом бормотал:

— Послушайте… я происхожу из старинной христианской семьи… Собственно говоря, благородство нашего рода признал еще Карл Третий…

Нилашист отшвырнул в сторону проездной и прорычал: