Буддизм жжет! Ну вот же ясный путь к счастью! Нейропсихология медитации и просветления

– Я могу надеть очки, не путая их с карандашом, – сказал он. – Чувство формы или цвета вещей остается. Просто теперь все они сливаются воедино.

Я спросил:

– Твои реакции сейчас слабее, чем были бы в других обстоятельствах? Вкладываешь ли ты в них меньше, скажем так, эмоционального содержания?

Он ответил:

– Это же логично, верно? Вещи оказываются не настолько значительными, как мы думали, и наша реакция на них также ослабевает. Невозмутимость приходит через осознание того, что все на самом деле не такое, как мы думали.

Я почувствовал, что моя теория подтвердилась, но не вполне. С одной стороны, Родни согласился с моими взглядами. Он подтвердил, что восприятие бесформенного, или пустоты, напрямую связано с ослаблением эмоциональных реакций на все вокруг. Но объяснял он эту зависимость иначе. Если я говорил о том, что притупление эмоций ведет к восприятию пустоты, то он утверждал, что все происходит наоборот: восприятие пустоты притупляет эмоции. Как только мы осознаем, что некий объект, на который мы привыкли бурно реагировать, на самом деле практически ничто, наша реакция, естественно, становится менее бурной.

Кто же из нас прав? Возможно, мы оба. Или по меньшей мере разница между нашими словами не так уж значительна.

Для начала давайте не будем забывать, что я не считаю, будто притупление эмоций и чувств – это плохо. Напротив, все это время я пытаюсь показать, что определенные чувства ведут нас в никуда. В более широком смысле на чувства в целом следует смотреть с определенной долей скептицизма. Ведь они были созданы естественным отбором, чья цель изначально заключалась не в том, чтобы дать нам ясное восприятие и мысли, а в том, чтобы наше восприятие и мысли помогали нам как можно активнее преумножать свой генофонд. Поэтом у, с моей точки зрения, если у Родни притупились эмоции, это вовсе не значит, что его картина мира сделалась менее ясной.

Держа это в уме, давайте еще раз вспомним два ключевых утверждения Родни: во-первых, принятие бесформенного, или пустоты, дает более близкое к истине восприятие окружающего мира, чем восприятие большинства людей; во-вторых, чувства, которые мы обычно испытываем в отношении тех или иных вещей, не соответствуют истинной природе этих вещей. Эти утверждения не противоречат моим собственным. Единственное, в чем мы с Родни расходимся, это в том, каков механизм подобного прозрения. Родни следует ортодоксальной позиции буддизма в этом вопросе: ясность видения притупляет чувство. Я же считаю, что все происходит наоборот. Более того, я почти уверен, что само по себе ослабление чувств и есть ясность видения из-за тонкого переплетения эмоций с восприятием, а конкретно – с восприятием сущности[18].

Чувства и истории

Есть и еще кое-что, с чем сущность тесно переплетается: это истории. Истории, которые нам рассказывают о разных вещах, и истории, которые мы сами себе о них рассказываем, влияют на то, как мы себя ощущаем по отношению к этим самым вещам и, по-видимому, таким образом создают в них ту самую «невидимую сущность». Если история конкретной рулетки рассказывает о том, что ей владел Кеннеди, это влечет за собой иные чувства – и иную сущность, – чем история о рулетке водопроводчика. Если мы воспринимаем себя как счастливую семейную пару с прелестными и преуспевающими детьми, то, скорее всего, передаем в окружающий мир более позитивные сигналы, чем если бы думали о себе как о глубоко несчастных в браке родителях бездельников. И так далее.

Это одна из важнейших тем в работах Блума: истории, которые мы рассказываем о разных вещах, а значит наши убеждения об их природе, формируют наш опыт в отношении этих вещей и то, как мы воспринимаем их сущность. Среди его любимых примеров – исследование с участием знатоков вина. Сорок из них сочли бордо с этикеткой «гран крю» достойным напитком, но только двадцать подумали то же самое в отношении бутылки, на которой было написано «столовое вино». Думаю, вы уже поняли, в чем подвох: содержимое бутылок было идентичным[79].